Сама хотела до конца получить Как российские оперативники относятся к сексуальным преступлениям и что такое «ненастоящие изнасилования». Репортаж «Медузы»

В последние годы — после флешмоба #яНеБоюсьСказать, дела Дианы Шурыгиной и многочисленных обвинений в адрес голливудских продюсеров, режиссеров и актеров — тема сексуального насилия и связанных с ним преступлений стала одной из самых обсуждаемых в России. «Медуза» уже подробно рассказывала о том, через что приходится проходить российским жертвам сексуальных преступлений, которые хотят привлечь насильников к ответственности. Казанская журналистка Елена Догадина поговорила с оперативниками, занимающимися преступлениями сексуального характера в Татарстане, — и выяснила, что даже в случаях, когда дела доходят до суда, а насильников сажают в тюрьму, сотрудники угрозыска чаще всего считают изнасилования «ненастоящими». Аудиоверсия текста.

Имена предполагаемых жертв изнасилований изменены. Обстоятельства уголовных дел «Медуза» рассказывает со слов оперативников и по следственным документам.

Однажды вечером в 2015 году несовершеннолетние студентки одного из казанских колледжей Катя и Марина немного выпили и гуляли по городу недалеко от Советской площади, когда к ним подошли шестеро молодых людей, познакомились — и предложили пойти «бухать вместе». Девушки согласились; в магазине они купили шампанского, а потом оказались в общежитии, где жили мужчины, — как именно они туда попали, Катя и Марина не помнили.

Ночью Катя ушла домой, — как девушка потом скажет полиции, она почувствовала какую-то угрозу. Марина, по словам подруги, осталась в общежитии добровольно. До утра Марину насиловали шесть мужчин (один из них — ранее судимый за грабеж): втроем, вдвоем, по одному; в комнате, в душе, на кухне.

«Эти две дуры даже не помнят, как они пришли в общагу. И ее там человек шесть… Телесняков нет, ничего нет, просто перетрахались они все». Так описывает произошедшее бывший оперативник казанского управления уголовного розыска. По его словам, следователи «почувствовали, что инициировала это все расследование мать [жертвы]»: «Денег нет, драные колготки, обшарпанные сапоги — решила слупить денег с этих парней». «А девочка просто от души куражнулась, попила, потрахалась от души», — заключает правоохранитель.

По обвинению в изнасиловании Марины в итоге никого не осудили — следствие установило, что все происходило по обоюдному согласию. Оперативники называют этот случай типичным «ненастоящим изнасилованием».

Учет нравственных качеств

Для этого материала «Медуза» пообщалась с пятью настоящими и бывшими казанскими оперативниками, занимающимися расследованиями преступлений, связанных с сексуальным насилием в Казани, предупредив их, для чего собирается материал. Они рассказывали о конкретных делах на условиях анонимности.

Термин «ненастоящие изнасилования» двое полицейских использовали сами, независимо друг от друга. В ходе дальнейших разговоров выяснилось, что определение термина понимается всеми оперативниками одинаково и у каждого собеседника «Медузы» своя процентовка подобных дел: женщины остановились на 60–70% «ненастоящих изнасилований» из всей массы, мужчины — на 80–98%, и ни у кого не было сомнений в том, что подобное деление сексуальных преступлений на настоящие и нет может быть неверно. Второе слово, прозвучавшее в описании подобных изнасилований, — «недоразумение».

В российском Уголовном кодексе преступления сексуального характера описываются четырьмя статьями — со 131-й по 134-ю. Под изнасилованием закон понимает «половое сношение с применением насилия или угрозой его применить», а также «применение насилия с использованием беспомощного состояния потерпевшего». В комментариях к УК также уточняется, что «нравственные качества» потерпевшей в такого рода преступлениях роли не играют, а жертвой может быть «жена виновного, женщина, длительное время находившаяся с ним в интимной связи, проститутка». В то же время комментарии оговаривают, что, если согласие женщины на половой акт было получено обманом или другими ненасильственными действиями (например, «под угрозой оглашения позорящих сведений о ней или ее близких, уничтожения, повреждения или изъятия имущества»), изнасилованием это считать нельзя — что, впрочем, не означает, что эти действия ненаказуемы.

«Ненастоящим» изнасилованием оперативники считают ситуацию, в которой предположительные жертва и насильник были знакомы/женаты (по данным центра помощи пережившим насилие «Сестры», 80% жертв изнасилований моложе 20 лет были знакомы с насильником), жертва добровольно села в автомобиль или вошла в квартиру, согласилась на предложения мужчин, будучи нетрезвой, могла сбежать, но не сбежала, могла позвать на помощь, но молчала. Или если на теле жертвы нет «телесняков» — телесных повреждений. Или если жертва привлекалась к административной ответственности за пьянство или проституцию. Или если вела «аморальный образ жизни». Во всех случаях, о которых говорили работники угрозыска, предполагаемая жертва изнасилования — женщина младше или старше 18, предполагаемый насильник — мужчина или группа мужчин старше 18.

Все собеседники «Медузы» при этом уверяют, что их отношение к делу не влияет на ход работы: единственное, что имеет значение, — количество доказательств, необходимых для возбуждения уголовного дела. Случай с Катей и Мариной в этом смысле исключение, все остальные предполагаемые насильники, о которых сотрудники угрозыска рассказывали «Медузе», получили реальные сроки — либо так и не были найдены. При этом правоохранители все равно считают эти изнасилования «ненастоящими».

Оперативники утверждают, что «ненастоящих» изнасилований куда больше, чем настоящих. Тем не менее собеседники «Медузы» вспомнили только полтора десятка конкретных случаев за последние пять лет (в первом полугодии 2017 года за изнасилования в Татарстане осудили 55 человек).

Сама пришла

Один из признаков «ненастоящего» изнасилования, по версии оперативников, — ненадлежащее нравственное поведение предполагаемой жертвы, о котором могут рассказать свидетели и знакомые. «Там были свидетели, которые видели, что она развязно себя вела, курила, ходила по общаге пьяная. Они говорили ей, чтобы она ушла. А она огрызалась, что сама все знает, — рассказывает один из собеседников „Медузы“ про дело Марины. — Мы всех соседей, соседок опросили. Однокурсников, однокурсниц. Сама она, говорят, этого хотела. Бухает, прогуливает, трахается. Одногруппник сказал: „Покажи мне, кто ее тут не трахал“».

Оперативник уверен, что заявление решила подать мать Марины: у нее «низкооплачиваемая работа», «а сикухе учиться надо». «[Марина] тут вообще ничего говорить не хотела, типа я устала, хочу домой, — вспоминает он. — Я говорю: ну тебя же это, насиловали шесть человек». «Родители парней пытались на нас выйти, [спрашивали] что тут будет, помогите нам, — продолжает бывший сотрудник угрозыска. — Я говорю: мы все понимаем, следствие нормально идет, в том направлении, тут все понимают, что это развод, это не изнасилование, все развалится, не переживайте. Они говорили, что подходили к [матери жертвы], она им сказала, что думает над суммой откупа, мол, поговорит со своим адвокатом. Я говорю: с каким адвокатом, вы что? Дело еще не заведено и вряд ли будет».

«Неподобающее» поведение на людях подвело и 19-летнюю Светлану — она заявила об изнасиловании весной 2017 года. «Сидела с подругами, пила алкогольные напитки. Потом поехала в клуб, потом в караоке-бар — там она уже была очень пьяная. Друзья ее ушли, ее тоже звали уйти, но она осталась. Подсела за столик к молодым парням. Со слов окружающих, она вела себя вульгарно, приставала к ним, вешалась на них, — рассказывает один из сотрудников угрозыска. После этого девушка поехала вместе с мужчинами на квартиру одного из них — его жена в тот момент работала официанткой в ночную смену. — Там ее изнасиловал сначала один, потом второй. Это с ее слов. Но еще она говорила, что их было пятеро, а не двое и что они ездили куда-то на Лебяжье озеро на машине, что там она была в каком-то доме, где было много мужчин, и она не знала, что делать. Это все потом опроверглось. Мы всех друзей установили, отследили весь путь машины, она в ту сторону не ездила. Она сразу поехала домой к одному из мужчин».

Насильники, продолжает оперативник, описали ситуацию так: «Почему бы и нет, девушка пьяна, мы тоже, она вроде как не против». «Они оба признавали, половой акт был, но утверждали, что по обоюдному согласию. Адекватные люди, наркотики не употребляют, не судимы, — рассказывает сотрудник. — Оба теперь сидят».

В апреле 2017 года 19-летняя Мария познакомилась с мужчиной во «ВКонтакте» и добровольно поехала к нему домой. Как она потом рассказывала полицейским, по переписке он очень быстро вошел к ней в доверие. Поэтому, когда он предложил ей помочь с поступлением в университет через знакомых, она поехала к нему в квартиру. «Дал ей адрес, она, не зная этого человека, поехала к нему домой поздно вечером, — рассказывает один из оперативников. — Вошла, увидела, что дома он один, увидела детские вещи, поняла, что есть грудной ребенок». После этого мужчина, как Мария заявила полиции, изнасиловал девушку и отпустил ее. «Человек женат, двое несовершеннолетних детей, работает независимым оценщиком, прилично зарабатывает, своя квартира, дом. Но при этом он часто так знакомится с девушками во „ВКонтакте“, — объясняет сотрудник угрозыска. — Как он говорил: „Сама пришла. На что она надеялась, приехав сюда?“ Факт полового акта не отрицал, но девушка утверждала, что это был насильственный половой акт». От заявления Мария, по словам оперативника, в итоге отказалась: «Поговорила [с насильником], сказала, хочет стрясти с него деньги, что не хочет привлекать к ответственности и портить ему жизнь, так как у него маленькие дети».

Забрала заявление и 24-летняя Виктория — в ее случае, по мнению оперативников, изнасилование, произошедшее в марте 2017 года, также было «ненастоящим», потому что она выпивала и познакомилась с насильником и его другом сама: «На камерах [бара] мы видели, что девушка находится в состоянии сильного алкогольного опьянения. Еле-еле выходит из бара, садится в машину, потом они одного из друзей высаживают. Второй везет ее куда-то на пустырь». Девушка в итоге сказала следователям, что «устала каждый день ходить» в отделение на опознания, — и отказалась от дальнейших действий.

Заявления предполагаемые жертвы изнасилований забирают часто, — по словам оперативников, обычно это происходит после очной ставки или после случайной встречи с насильником. Работникам угрозыска этот эффект не вполне понятен: «Сначала хотела его посадить, плакала, а потом увидела его и передумала, — говорит одна из них. — Для меня это немножко странно. Не знаю, как бы я поступила в таком случае». При этом сами оперативники стараются не допускать очных ставок без крайней необходимости — они считают, что это излишняя жестокость по отношению к жертве.

Колготки купил, на такси отправил

«Если жертва могла предотвратить это, уйти, но ничего этого не сделала, я считаю, это не жертва, — объясняет один из собеседников „Медузы“ в казанском угрозыске. — Если ты сидишь в машине, а тебя уговаривают, давай потрахаемся, а ты мычишь… А потом сосут, а потом их трахают, а потом пишут заявление. Ну что это вот?»

Оперуполномоченный уверен, что жертва находится в ситуации, в которой может принимать решения и способствовать спасению. Исследования показывают, что так называемая заморозка (tonic immobility) — одна из самых частых реакций на опасность; в ступор сродни реакции «притворюсь мертвым — выживу» впадали в экстремальной ситуации более трети жертв сексуального насилия.

Ольга — одна из тех жертв, которая не стала сопротивляться. В два часа дня она поймала в Казани попутную машину. «[Водитель] ей сказал, что ему надо заехать куда-то быстро, деньги отдать. А она мягкая такая девушка, — рассказывает один из бывших оперативников. — Короче, заехал он в Авиастроительный [район]. Раздел ее, поставил на четвереньки в машине. Присунул уже, и тут подъезжает мужик во двор, сигналит — мол, убери машину. Тот высовывает, говорит — сука, только, *****, вылези, я тебя убью. Штаны надевает, дверь закрывает. Она так и стоит там на четвереньках. Он отгоняет машину, тот проезжает. Этот залезает, заканчивает дело, и она голая убегает».

Оперативник полагает, что девушка не использовала момент, когда можно было остановить изнасилование. «Ты не могла выбежать, орать, ты же голая, тут все понятно было бы! — недоумевает он. — Вот прям вертится на языке: „Что, хотела до конца получить, раз уж началось?“ Прям чешется язык так сказать! Ну ладно, сочтем, что испугана была». Подозреваемый в изнасиловании пока не найден.

Тот факт, что жертва была знакома с тем, кого она обвинила в насилии, и не попыталась сбежать, тоже может привести следователей к выводу, что изнасилование было «ненастоящим». Суть дела, произошедшего в марте 2015 года, оперативник излагает так: «Он отсидел 15 лет за убийство, 45 лет, таксист, не женат. Она студентка, контуженая какая-то. Он ее подвез, они разговорились, денег с нее не взял. Оставил телефон, давай, говорит, я вас с сестрой обратно отвезу. Встретил, завез в „Макдоналдс“, накормил, отвез сестру и поехал с ней кататься. Разговаривали о высоких чувствах, о любви, купил ей цветы. Возле дома остановился, куннилингус долгий ей устроил. Сама одежду с себя сняла. Попытался совершить половой акт, но в машине неудобно, поэтому он сказал ему отсосать — и может идти. Потом ее отвез домой. А она пришла в полицию и сказала, что он ее изнасиловал».

По словам оперативника, насильник отрицал свою вину и говорил, что все было «полюбовно». Жертва в свою очередь говорила, что «уйти не могла из страха». «Он двери не закрывал, не угрожал, ножа не было, не бил, — недоумевает сотрудник угрозыска. — ***** же подставить не боялась». По его словам, девушка «долго потом ходила» к полицейским, но он сразу сказал ей, «что судебной перспективы никакой нет». Следственный комитет в заведении дела отказал.

Еще одна девушка, Алсу, как считают оперативники, «посадила мальчика» в марте 2015 года. «Молодой человек забрал девушку в состоянии алкогольного опьянения, отвел в гостиницу. Там, как говорит потерпевшая, он ее изнасиловал, — рассказывает один из сотрудников угрозыска. — Хотя на утро он ее кофе напоил в этой же гостинице, колготки купил, на такси отправил. Однако молодой человек сейчас отбывает наказание. Вот я как раз такие вещи называю ненастоящими изнасилованиями».

По словам следователя, насильник был ранее судим, нигде не работал, вел «разгульный образ жизни» и в день преступления тоже был пьян — «но вменяем, в отличие от потерпевшей, которая ничего не помнит». Произошедшее он объяснял так: «Сама дала». «Девушка, как я считаю, сказала, что ее изнасиловали, только из-за того, что родители ее подали в розыск, потому что ее дома не было. Возможно, если бы ее мама не потеряла, она бы не заявила, — утверждает оперативник. — Хотела в глазах родителей выглядеть примерной девочкой, которая не могла так поступить, не могла прийти пьяная домой. А так ее насильственно увезли и держали». По словам собеседника «Медузы», суд встал на сторону потерпевшей, поскольку экспертиза показала, что девушка до изнасилования была девственницей.

Умная, хитрая

Сотрудники угрозыска также считают, что потерпевшие склонны придумывать изнасилования, чтобы объяснить свое отсутствие где-либо или, например, опоздание. Таким, по мнению одного из оперативников, был случай 66-летней Людмилы, написавшей заявление в мае 2014 года. Правоохранитель называет женщину «алкоголичкой». «Несколько раз доставлялась в отделение, не раз накладывали штрафы, не раз сама совершала преступления из-за того, что у нее не было денег, — рассказывает он. — При этом у нее очень благополучный муж, работает каким-то заместителем директора на одном из небольших заводов Казани. Двое детей, у младшей дочери ДЦП: она не ходит, только лежит. Часто бывает, что она ребенка оставляет, сама уходит пить. Золотые украшения часто сдает в ломбард, а потом пишет заявление, что их у нее украли, на самом деле все пропивает».

«Когда она в очередной раз пришла домой, под утро, без денег, без телефона, муж спросил, где была. Она ответила, что ее изнасиловали, — продолжает оперативник. — Он не поверил, но она утверждала, что изнасиловали, сказала где: в сквере якобы сначала распивала с двумя мужчинами спиртные напитки, а потом они ее якобы изнасиловали. С ней проводили полиграф, проводили психолого-психиатрическое обследование. Все сказали, что она склонна к обману и часть того, что она рассказывает, выдумана. Но СК не принял решение о прекращении преследования в отношении неустановленных лиц, потому что на ней были обнаружены следы ДНК, спермы двух мужчин». Уголовное дело, по словам сотрудника, до сих пор в производстве — подозреваемых так и не нашли, хотя «у всех живущих рядом судимых, алкашей брали ДНК». «Это одно из преступлений, где мы считаем, что его не имело место быть в настоящей жизни», — подытоживает полицейский.

Другой похожий случай, о котором рассказывают собеседники «Медузы» в казанском угрозыске, — изнасилование Ксении в ноябре 2016 года. По словам девушки, когда она шла домой, на нее напал мужчина, оттащил в кусты и, угрожая убийством, попытался изнасиловать (однако не смог из-за отсутствия потенции). На месте предполагаемого преступления нашли бейсболку, которую, как указала девушка, потерял нападавший; составили фотопортрет насильника. Однако оперативников это не убедило. «Девушка тоже не раз привлекалась к административной ответственности, пьяная доставлялась. Сожитель ее ранее судимый, соседями она характеризуется очень нехорошо. Все соседи говорят, что к ней постоянно ходят разные мужчины, — поясняет один из них. — Она такая умная, хитрая. Может, не было ничего. Молодой человек ее потерял, она не приходила домой. Вот чтобы объясниться, она это придумала. Так же ее парень думает. Сейчас она с ним уже не встречается, но он нам сразу сказал, что она могла это придумать». По словам полицейского, проверка Ксении на полиграфе «показала, что она врет», но это не является основанием для прекращения уголовного дела. Подозреваемый в изнасиловании пока не найден.

Другой случай «придуманного» изнасилования произошел в 2015 году. «Медуза» приводит рассказ оперативника полностью — с незначительными сокращениями.

«Дает сообщение проститутка…. Ну как, мы еще не знали, что она проститутка. Говорит, удерживали в квартире, избили, губу разбили, синяк на коленке. Приезжаем. Сидит *****… Типичная представительница древнейшей профессии. Прожженная, клейма негде ставить, ну шалава прям. Спрашиваю: где насильник, где этот монстр?

Я захожу, сидит сморчок. Похож на преподавателя. Я даже потом у него спрашивал: „У тебя вообще встает, ты вообще мужик, нет?“ В очочках такой весь. Мямлит: „Как так, как это произошло“. Говорит, она его опоила. Стали разбираться. Причем я сразу стал разговаривать не с жертвой, а с так называемым насильником. Попросил его рассказать, что было.

У него есть фотостудия. Типичный ботан в возрасте, 40 лет, женат. Есть ребенок, лет шести. Говорю ему: ну рассказывай, как ты насиловал-то, насильничек. Я его еще подкалываю, он весь трясется. Говорю: все, сейчас сядешь у нас. Мол, хулиган, женатый же, вот Бог тебя наказал за то, что грешишь. Он после каждого слова [в истерику].

Короче, познакомились, говорит, в ресторане. Пригласила к себе, опоила коньяком, потом она его раздела. Во время полового акта она требовала, чтобы он кончил в нее, но он не стал. А она шамотра. Говорю ей: „Че ты лепишь, давай, рассказывай, как все было“. Ой, говорит, он меня избил. Как, говорю, он тебя избил-то, ты больше него в два раза. Мы потом узнали — и правда, были у нее приводы за проституцию.

Потом все подтвердилось, что это была подстава. За девушкой стоят какие-то братки, и они решили эту фотостудию отжать. Давно мужика взяли под прицел. Мы считаем, что, когда он уехал, к ней приехали братки, сделали все четко. Он ее не бил, естественно, он и не может бить. Братки хотели, чтобы он там наследил, хлопнули ей пару затрещин, потому что покраснения у нее какие-то были, но видно, что человек не избитый. Адвокат приехал сразу и сказал: „400 тысяч или что там у вас есть? Фотостудия, вот пусть перепишет на нее, и она заявление заберет“. Эта вся игра произошла еще до того, как дело возбудили.

Приехал молодой следак, я ему сказал: за кого нас держат, что у нас тут — сделка идет? Нас с тобой вызвали сюда, чтобы эта шалава с кем-то решила дело провернуть. Начальству доложили; те говорят — расколите ее. Ну мы ее… Ну и все. Я ей говорю: ты чего думала, разведешь нас тут? Ну она все написала, чистосердечное, что заявление писать не будет».

Наконец, в некоторых случаях оперативники признают наличие состава преступления, но все равно считают изнасилование «ненастоящим». Так, например, вышло с заявлением Олеси, поданным летом 2014 года. «Классика жанра, — говорит сотрудник угрозыска. — Пришла с подружкой в клуб. Веселилась, танцевала, выпивала. Потом вышла из клуба, где-то в четыре утра. Подружка куда-то пропала. Подъехали парни на машине. Они приехали в какой-то отстойник. В противоположной стороне от дома. Она спрашивала, куда они ее везут. Они там выпили. Три человека ее изнасиловали на машине, на багажнике, после орального секса. ДНК сохранила, на спину ей кончили. Говорит, под угрозами, заставляли ее. Говорили: „Вот тебе, сучка, больше не будешь ездить с незнакомыми, не будешь гулять, на, получай“».

По словам следователя, насильников искали «усиленно», потому что они «действовали продуманно» — и правоохранители «боялись, что это серия». «Они ее как будто наказывали, — поясняет оперативник. — Мы посчитали, что они часто так делают и даже уже устали. По описанию, по всему кажется, что они из приличных семей либо сами хорошо работают. Какие-то идейные, поэтому страшно нам было». «Это я тоже, считаю, не изнасилование, — подытоживает он. — Хотя — удерживали, угрожали, так что дело бы [в любом случае] завели».

Щепетильный вопрос

Оперативники рассказывали «Медузе» о конкретных делах на условиях анонимности и попросив изменить имена фигурантов дел. При этом оперуполномоченный отделения угрозыска по раскрытию преступлений против половой неприкосновенности капитан полиции Альбина Садрутдинова согласилась рассказать, как устроен алгоритм работы с предполагаемыми жертвами сексуального насилия.

«Первое, что мы делаем, — это пытаемся с ней поговорить так, чтобы она нам в деталях рассказала все, что происходило, — рассказывает Садрутдинова. — Выуживаем из нее максимальное количество информации о нападавшем. Где встретились, как он подошел, что говорил, говорил ли с акцентом, особые приметы; может, она заметила телефон у него в руках, может, он кому-то звонил, назвал какое-то имя по телефону. И, конечно, самый щепетильный вопрос: как проходил сам половой акт. В естественной форме он был совершен или нет; грубо скажу — анально, орально или как-то еще. С презервативом или без. Мы это спрашиваем, чтобы знать, могли ли остаться биологические следы преступника на ее половых органах, на ее одежде или сумке».

После этого жертву везут к гинекологу, чтобы провести медицинское освидетельствование, а потом — в Следственный комитет, который занимается преступлениями против половой неприкосновенности. Там, рассказывает Садрутдинова, «[мы] снимаем с нее все нижнее белье, верхнюю одежду», чтобы найти на них следы нападения (впрочем, перед этим жертву завозят домой, чтобы взять сменную одежду, — или просят кого-то ее привезти). Далее, если принято решение о возбуждении уголовного дела, проходит еще один, более подробный допрос для протокола — и проводит его уже следователь СК, который «должен обладать исключительной подготовкой к таким делам, потому что только СК уполномочен ими заниматься». Полиграф в разговорах с потерпевшими, по словам Садрутдиновой, используют редко.

«Может случаться такое, что [жертву] попросят пересказать случившееся в целом чуть ли не раз 15, — признает оперуполномоченный. — Подъезжают сначала одни сотрудники, потом другие. Эксперт еще раз спросит, где было нападение, чтобы пойти поискать следы. Участковый приедет и снова спросит, как выглядел насильник, потому что может знать всех, кто рядом проживает. Это не чтобы помучить. Приходится так делать, чтобы получить полную информацию».

Куда сложнее, отмечает Садрутдинова, заниматься преступлениями, о которых заявляют не сразу. В этом случае «[жертвы], как правило, гораздо более закрыты и ранимы, ведь изначально они не хотели рассказывать и не собирались, — поясняет она. — У всех разные причины молчания. Бывает, что это близкий человек и она не хотела говорить, но он снова сделал что-то, довел ее, и она уже не может молчать». Кроме того, здесь возникают сложности и с биологическими материалами, и с экспертизой, и с любыми другими доказательствами. «Если [заявление было подано] сразу, СК обычно заводит дело, — продолжает оперуполномоченный. — Если нет, они могут провести доследственные мероприятия, чтобы убедиться, что преступление было».

Садрутдинова тоже говорит, что потерпевшие нередко забирают заявления об изнасиловании. И даже вспоминает один конкретный случай. «Однажды девушка забрала заявление, когда узнала, что нам придется вызывать ее родителей и рассказать им все, — рассказывает сотрудница угрозыска. — Потому что изнасилование произошло, когда она ненадолго вышла от них из дома. Нам нужно было узнать у них, правда ли она там была и выходила в такое-то время. Она не захотела, чтобы они знали».

Кобель не вскочит

Термин «ненастоящие изнасилования» впервые возник в разговоре с одной из оперативниц отделения по раскрытию преступлений сексуального характера. Она отвечала на вопрос о специфике своей работы и в первую очередь обозначила, что изнасилования бывают «настоящие, когда преступник неожиданно напал на жертву на улице» и «ненастоящие» — все остальные. Впрочем, раскрывать этот термин подробнее оперативница отказалась — только добавила, что все изнасилования можно объяснить фразой: «Сучка не захочет — кобель не вскочит».

Это замечание рассмешило остальных сотрудников угрозыска, находившихся в той же комнате. «Вот видите, какие мы со временем стали, — сказала, отсмеявшись, коллега собеседницы „Медузы“. — Вы, наверное, думаете, что мы бессердечные». Она проработала в полиции больше 25 лет — и говорит, что помнит по именам всех серийных насильников. Многих из них она допрашивала сама.

Оперативница согласилась с тем, как другая женщина-полицейский рассказывала о сексуальных преступлениях и их жертвах. «Да ты думаешь, со мной никогда такого не было? Когда была совсем молодая, к нам с подругой пристали двое, — рассказала она. — Я никогда так не боялась, мы были в подъезде, бежать было некуда. Но я начала с ними разговаривать — моя подруга была беременна, живот уже большой был, давила на это, убеждала их, что лучше нас отпустить, что мы нормальные все тут. И отпустили же».

«Да, конечно. И у меня такое было, — неожиданно вмешалась коллега. — У кого не было?» Чтобы проиллюстрировать свою мысль, оперативница вспомнила еще один случай. «У нас был серийник. Обычный семьянин, успешный бизнесмен, двое детей, но как-то поехала крыша, и он начал ездить по ночам и искать девушек, которые ловят попутку ночью, — рассказывает она. — Желательно, чтобы они были полные и выпившие. Так вот, в машине он предлагал девушкам выпить шампанского, если они соглашались — он вез их на лесопосадку и насиловал, если нет — вез куда просили». (Похожим методом действовал «ангарский маньяк» Михаил Попков, убивший более 60 женщин.) 

«Вот он сидел тут, — продолжила сотрудница угрозыска, показывая на один из стульев в кабинете оперативников. — Спрашивает меня: села бы я к нему в машину и стала бы пить? Я сказала, что даже если и села бы, то сразу протянула бы ему деньги, бесплатно бы не ездила и от шампанского отказалась».

«И он сказал, что меня бы он не изнасиловал».