Это рабство? Крестьян можно было бить? Стыдные вопросы о крепостном праве

19 февраля 1861 года в России закончилось рабство: Александр II подписал манифест об отмене крепостного права. «Медуза» попросила просветительский проект InLiberty, который считает тот день одной из семи ключевых дат в истории России, ответить на стыдные вопросы о крепостном праве.

Крепостное право — это рабовладение?

Да, как минимум для многих современников крепостного права. В знаменитом «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев писал: «Земледельцы и доднесь между нами рабы; мы в них не познаем сограждан нам равных, забыли в них человека».

Было ли крепостное право похоже на американское рабовладение? Не совсем. Закон формально (но далеко не всегда на практике) защищал крепостных от чрезмерных поборов и насилия владельца. Крепостные, в отличие от рабов, которые находились в полной личной собственности владельца, содержали себя сами, отдавая часть своего дохода — деньгами или продуктами — владельцам земли, к которой были прикреплены.

Слово «рабство» со временем заменяют «крепостным состоянием», а затем — «крестьянским вопросом». Однако сути дела это не меняет — если человека можно купить или проиграть в карты, для описания его статуса не нужно искать сложных слов.

В основе крепостного права не было какого-то одного закона, оно складывалось постепенно и в итоге так глубоко укоренилось в сознании и повседневной жизни людей, что помыслить иное положение вещей для многих было очень сложно. В том числе поэтому его было так трудно отменить. Можно сказать, что крепостное право было следствием специфической ситуации с собственностью в России: вся земля принадлежала князю и раздавалась в качестве вознаграждения за военную или гражданскую службу. Крестьяне, жившие и работавшие на этой земле, закреплялись (именно отсюда происходит слово «крепостной») за ее хозяином. Окончательно крепостное право сложилось к середине XVII века — по Соборному уложению 1649 года владельцы земли получили право на бессрочный розыск беглых крестьян. Так у крестьян появились хозяева.

Практики продажи крестьян без земли Уложение еще не фиксирует, но у государства того времени не было ни необходимости, ни желания ей препятствовать. Уже в конце XVII века продажа, обмен или дарение людей стали обычным делом.

Сколько людей в России были крепостными? Крепостными были только подданные Российской империи или можно было себе купить африканских рабов?

К 1861 году в России 23 миллиона крепостных крестьян. Были и другие — «государственные», прикрепленные к земле, которая принадлежала казне, или «удельные», принадлежавшие императорской семье. По данным ревизии 1857 года, их было еще 29 миллионов человек, а всего в стране проживало немногим больше 60 миллионов. В некоторых губерниях крепостных было почти 70%, как в Смоленской и Тульской, в других их почти нет (в Сибири крепостных — около 4 тысяч человек).

Закон никак не регламентировал владение чернокожими рабами, хотя известно, что в аристократических семьях в XVIII веке было модно иметь чернокожих слуг. Однако поскольку юридически института «рабства» в империи не существовало, находились они на положении лично зависимых домашних слуг, то есть дворовых. Впрочем, некоторые выходцы из Африки имели и статус свободных людей. Все знают про прадеда Пушкина, «арапа» Петра I Абрама Петровича Ганнибала, который служил царю в качестве секретаря и камердинера, а затем дослужился и до одного из высших генеральских чинов.

Крепостного можно было бить — и ничего не будет? А разделять семьи? А насиловать?

Битье крепостных было скорее в порядке вещей. Закон формально запрещал жестокое обращение с крепостными, но правительство закрывало на это глаза.

Со времен Елизаветы Петровны дворяне получили право наказывать крепостных, ссылая их в Сибирь, и это была распространенная практика. В 1827–1846 годах помещики сослали в Сибирь почти четыре тысячи человек. Сосланные засчитывались за рекрутов, то есть помещик был волен «очищать» свои владения от тех, кто ему не нравился, и еще и ничего при этом не терять.

Телесные наказания крепостных (особенно порка) были широко распространенной практикой. Свод законов 1832–1845 годов смягчил возможные наказания крепостных — за помещиками оставили следующие: розги — до 40 ударов, палки — до 15 ударов, заключение в сельской тюрьме до 2 месяцев и в смирительном доме до 3 месяцев, отдача в арестантские роты на срок до 6 месяцев, а также в рекруты и удаление навсегда из имения с предоставлением в распоряжение местной государственной администрации.

Государство наказывало помещиков за злоупотребление властью и крестьян за неповиновение примерно в одинаковых масштабах — в 1834–1845 годах по всей России было осуждено 0,13% крестьян и 0,13% помещиков от общего числа тех и других в стране.

Перечислять разнообразные способы издевательств не хочется — достаточно сказать, что среди них — изнасилования, домашняя пыточная, домашний тир с непосредственным участием крепостных, травля собаками и так далее. Но особые зверства и садизм были скорее исключением. Здесь больших «успехов» добилась помещица Дарья Салтыкова, замучившая разными способами несколько десятков крепостных. Среди излюбленных средств наказаний были порка, обливание кипятком, горячие щипцы для завивки волос, вырывание волос, а также избиение провинившихся поленом.

Екатерина II решила сделать из следствия по делу Салтыковой пример. Следствие велось в отношении 138 возможных убитых и покалеченных крестьян, точно доказанными считались 38 смертей от руки Салтыковой. Приговор писала сама императрица — после публичного наказания у позорного столба Салтыкову поместили в монастырь, где она и умерла, проведя в заточении 33 года.

Крепостной мог быть богатым человеком? Как можно описать уровень жизни среднего крепостного крестьянина? Мог ли он сам себя выкупить и перестать быть крепостным?

История знает примеры разбогатевших крестьян. Одним из них был крепостной Николай Шипов, оставивший после себя мемуары (это большая редкость). Шипов обладал, судя по всему, немалым предпринимательским талантом: вместе с другими крестьянами из своей слободы Шипов перевелся на оброк и отправился в башкирские степи, чтобы покупать и перегонять оттуда стада овец. Это принесло ему такой доход, что он — вместе с другими крестьянами — предложил помещику выкупиться из зависимости. Барин отказался. Шипов вспоминал:

«Однажды помещик, и с супругою, приехал в нашу слободу. По обыкновению богатые крестьяне, одетые по-праздничному, явились к нему с поклоном и различными дарами; тут же были женщины и девицы, все разряженные и украшенные жемчугом. Барыня с любопытством все рассматривала и потом, обратясь к своему мужу, сказала: „У наших крестьян такие нарядные платья и украшения; должно быть, они очень богаты, и им ничего не стоит платить нам оброк“. Недолго думая, помещик тут же увеличил сумму оброка. Потом дошло до того, что на каждую ревизскую душу падало вместе с мирскими расходами свыше 110 руб. асс<игнациями> оброка».

Слобода, в которой жил Шипов, платила помещику 105 тысяч рублей ассигнациями в год. Это огромная сумма — по ценам начала XIX века, времени, о котором рассказывает Шипов, крепостного можно было купить за 200–400 рублей рублевыми ассигнациями (за 125 рублей Пущин в это время купил телегу, а Пушкин получил за «Евгения Онегина» 12 тысяч рублей гонорара).

В книге «Беседы о русской культуре» Юрий Лотман приводит эпизод из воспоминаний Николая Шипова и пишет:

«Интересно, однако, что помещик стремится не столько к своему обогащению, сколько к разорению крестьян. Их богатство его раздражает, и он готов идти на убытки ради своего властолюбия и самодурства. Позже, когда Шипов убежит и начнет свою „одиссею“ странствий по всей России, после каждого бегства с необычайной энергией и талантом вновь изыскивая способы развивать начинаемые с нуля предприятия, организовывая торговлю и ремесла в Одессе или в Кавказской армии, покупая и продавая товары то у калмыков, то в Константинополе, живя то без паспорта, то по поддельному паспорту, — барин будет буквально разоряться, рассылая по всем направлениям агентов и тратя огромные деньги из своих все более скудеющих ресурсов, лишь бы поймать и жестоко расправиться с мятежным беглецом».

С подписанием в 1803 году Александром I Указа о вольных хлебопашцах крестьяне получили право выкупаться у помещиков сразу целыми деревнями и вместе с землей. За время царствования Александра I была заключена 161 сделка и освобождено около 47 тысяч человек мужского пола, или менее 0,5% всего крестьянского населения. За 39 лет, с 1816 по 1854 год, свободу получили 957 тысяч человек. Как пишет историк Борис Миронов, всего за первую половину XIX века коллективно и индивидуально от крепостного права освободились около 10% помещичьих крестьян. В 1842–1846 годах, в период новых скромных попыток законодательно облегчить жизнь крепостных, крестьяне получили право выкупаться на волю как при согласии помещика, так и без его согласия, правда лишь в том случае, если помещичье имение продавалось на аукционе.

Почему часть общества считала, что крепостные — это в порядке вещей? Какие у этого могут быть аргументы? А были случаи, что крестьяне хотят оставаться крепостными?

На самом деле разговор о том, что крепостное право аморально и неэффективно, начинается довольно рано. Екатерина II разделяла мнение, что человек не может владеть человеком, при Александре I дискуссия принимает еще более очевидный оборот, а ко времени царствования Александра II в необходимости отмены крепостного права уже почти никто не сомневался, спорили в основном об условиях и сроках. Другое дело — что сто лет дискуссии о крепостничестве никак не приводили к ощутимым результатам. Аргументов тут было несколько: и пресловутая неготовность людей к свободе, и экономическая сложность процесса (неясно было, где крестьянам взять деньги на выкуп), и размер империи.

Попадались случаи совсем причудливой логики. В 1803 году Дмитрий Бутурлин, дипломат и вольтерьянец, пишет: «Есть что-то такое отеческое и нежное во взаимных отношениях барина и крепостного, в то время как отношения хозяина и нанятого слуги кажутся мне чисто корыстными. Свободный рынок — это обмен услуг на мои деньги, и, едва заплатив, я нахожу, что полностью освобожден от любых обязательств, поскольку выполнил все, что обещал. Мимолетная сделка, которая проходит, не оставляя по себе малейшего следа. Она не несет ни для одной из сторон ни воспоминаний о прошлом, ни надежды на будущее. Наш обычай велит признавать за детьми услуги, оказанные их отцами, — вот вам и прошлое. Обеспечивать существование старым слугам, которые не трудятся уже по возрасту, — вот и будущее. Все это куда человечнее и добрее, чем простой денежный рынок».

К середине XIX века к дискуссии императорского дома и либерального дворянства подключается даже охранка. С 1827 года созданная Николаем I политическая полиция готовит для императора ежегодный отчет о положении в стране. Если читать эти отчеты подряд, хорошо видно, с какой скоростью отношение к «крестьянскому вопросу» менялось в среде высшей российской бюрократии:

• 1827 год. Среди крестьян циркулирует несколько пророчеств и предсказаний: они ждут своего освободителя, как евреи своего Мессию, и дали ему имя Метелкина. Они говорят между собой: «Пугачев попугал господ, а Метелкин пометет их».
• 1839 год. Толки всегда одни и те же: царь хочет, да бояре противятся. Дело опасное, и скрывать эту опасность было бы преступлением. Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет перед сим. <…> Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством…
• 1847 год. …Главным предметом рассуждений во всех обществах была непонятная уверенность, что Вашему Величеству непременно угодно дать полную свободу крепостным людям. Эта уверенность поселила во всех сословиях опасение, что от внезапного изменения существующего порядка вещей произойдут неповиновения, смуты и даже самое буйство между крестьянами.
• 1857 год. Дворяне беспоместные, писатели и люди разных сословий… все с восторгом прославляют мысль об уничтожении крепостного права. Они доказывают — и весьма справедливо, — что положение крепостного человека есть состояние неестественное, противное разуму и христианской вере, что человек в рабстве перестает быть человеком и делается вещью…

Сами крепостные относились к происходящему по-разному: 23 миллиона человек довольно сложно считать однородной группой. Среди крепостных были более или менее предприимчивые люди, более или менее готовые к радикальной смене в своей каждодневной жизни, более или менее знающие, что делать дальше; были те, кто любил своих господ и предпочитал продолжать службу.

Крестьянскую реформу называют «ущербной» и видят в этом одну из предпосылок революции. Что в ней было ущербного? Это вообще хорошая реформа или плохая?

Манифест и «Положение о крестьянах» даровали крепостным личную свободу, но являлись компромиссными (и потому половинчатыми) результатами почти четырехлетней работы над законопроектом губернских комитетов, специально учрежденного Главного комитета по крестьянскому делу и так называемых Редакционных комиссий (предполагалось, что комиссий будет две — общая и региональная, но на самом деле работа шла в одной комиссии, которой от первоначального замысла досталось множественное число в названии).

Реформа считалась для царской России почти безупречной: более-менее впервые в процесс были вовлечены совсем разные люди с разными идеологическими взглядами — Александру II было важно, чтобы инициатива реформы исходила не от него, а от дворян. Так она и началась: 30 марта 1856 года, выступая перед уездными и губернскими предводителями московского дворянства, Александр в первый раз пытается внушить им эту мысль: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастию, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения к помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что вы одного мнения со мною, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».

Так начинается реформа — не вполне снизу, но настолько, насколько можно себе представить: роль инициаторов реформы берут на себя литовские дворяне, отчасти вдохновленные самим императором через виленского генерал-губернатора Владимира Назимова. 20 ноября 1857 года, в ответ на прошение дворян, император направляет Назимову рескрипт, разрешающий дворянству заняться разработкой проектов «об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян», что предполагало создание в губерниях специальных комитетов во главе с дворянским предводителем.

Законы 19 февраля 1861 года дали крестьянам основные гражданские права и освободили их от унизительной личной зависимости от помещиков. Но вот найти простое решение земельного вопроса реформаторам не удалось. Предполагалось, что крестьяне могут выкупить у помещика надел земли, получив на 49 лет от государства ссуду под 6% годовых. Но до перехода на выкуп бывшие крепостные считались «временнообязанными», то есть, по сути, «арендовали» землю у помещика и продолжали платить за нее плату в виде барщины или оброка. Переход к выкупу земли занял в целом более 20 лет — с 1883 года оставшиеся временнообязанные в основном переводились на выкуп принудительно.

Дополнительную пикантность ситуации придавало и то, что, освободившись по манифесту 1861 года от помещиков, крестьяне остались «зависимы» от крестьянской общины, которая регламентировала их хозяйственную деятельность, часто запрещала переезжать (из-за круговой поруки в платеже податей и выкупных платежей) и так далее.

Возможность получить землю в настоящую личную собственность и оставить ее в наследство своим детям пришлось ждать очень долго — до закона 14 июня 1910 года.

Была ли реформа «плохой» или «хорошей»? Наверное, можно себе представить какой-то более правильный процесс с более точным результатом, но очевидно одно: после 19 февраля людей уже нельзя продать и купить — и это ее главный итог. Говорят, что окончательно крестьяне освободились в 1974 году, когда им впервые дали паспорта, говорят, что реформа и ее неполноценность явились предпосылками революции 1917 года, — это все так, но где-то должно быть начало, и это начало — 19 февраля, когда в России наконец отменили рабство.