Почему встреча Байдена и Путина имеет для мира больше значения, чем может показаться по дежурным фразам президентов? Отвечает Александр Баунов (Carnegie.ru)

Встреча президента России Владимира Путина и президента США Джо Байдена — безусловно, главное внешнеполитическое событие недели. Но по ее итогам может сложиться впечатление, что ничего значимого на самом деле не произошло. Тем не менее, главный редактор Carnegie.ru Александр Баунов считает, что на встрече окончательно зафиксирован новый миропорядок, который, с точки зрения России, напоминает отношения двух стран времен холодной войны, а Америке позволяет сосредоточиться на куда более значимом для нее противостоянии с Китаем. С разрешения Carnegie.ru «Медуза» публикует статью целиком.

Предвестником конца холодной войны была фраза о том, что русские тоже любят своих детей. После саммита в Женеве мы узнали от президента Путина, что президент Байден любит свою мать и ссылался на нее во время переговоров. Когда лидерам двух стран с трудом удается нащупать общую политическую почву, они ищут ее в простом и человеческом.

Размер угрозы — хороший фон для восстановления отношений: ради снижения глобальных рисков можно умерить критический настрой, и разумные люди за это не осудят. Оба лидера были осторожны в оценке собственного разговора. Байден предложил подождать несколько месяцев, Путин сказал, что встреча прошла «без враждебности» и «конструктивно». 

Новая Россия

Предыдущий женевский саммит, 1985 года, тоже закончился без впечатляющих результатов, но был началом движения России в сторону Запада. Нынешний скорее отмечает полный разворот на этом пути. 

Мир исследует итоги первой встречи старого российского и нового американского президента. В это время Путин встраивает свою обновленную политическую систему в международные отношения, которые тоже изменились.

Российская политическая система становится все менее западной, даже вызывающе внезападной, а саммит с главным лидером демократий не замедлил, а, наоборот, ускорил это строительство. Как если бы на встрече с Байденом готовились предъявить именно новую переформатированную Россию, чтобы именно с ней и о ней и шел разговор.

Ни во внешнем, ни во внутриполитическом поведении Кремля перед саммитом не было шагов, которые могли выглядеть как попытка понравиться. Уподобление или обещания уподобиться даже не отложены, а свернуты.

За последний год демонстративно завершен условный горбачевско-ельцинский этап развития России. Разрыв с этим этапом оформлен обновлением конституции. Многочисленные поправки знаменуют не столько начало этапа, сколько переводят количество накопившихся изменений в качество, институциализируют путинскую Россию.

Путин поехал в Женеву говорить от имени этой новой России, которая больше не развивается через строительство или даже имитацию западных институтов. Задача снята с повестки. Россия больше не идет суверенным путем к общей цели, теперь суверенна и сама цель. 

Новая Россия по-прежнему не отказывается от рыночной экономики и в принципе открытых границ. По советским меркам (точка отсчета для поколения ее нынешних руководителей) она свободная страна, а по меркам 1990-х еще и сравнительно богатая. Но местная гласность теперь не обязана становиться западной свободой слова, плюрализм — конкурентной демократией, рынок — быть открытым для западных компаний.

Качество существования России больше не оценивается на основании критериев, предъявленных извне. Именно поэтому приближение саммита никак не повлияло на отношение к оппозиции, независимым СМИ или поддержку Лукашенко. Напротив, накануне встречи с Байденом Кремль не приостановил, а ускорил строительство более авторитарного государства. Все попытки Байдена — после иностранных журналистов — пристыдить Путина страданиями российских оппозиционеров упирались в стену непонимания и обратных обвинений. Для Путина больше не существует системы координат, в которой такие обвинения имеют силу. 

Из действий России перед саммитом следует, что дипломатия размена уступок на похвалы больше не является рабочей моделью. Москва хочет показать, что разменивать придется уступки на уступки или уступки на угрозы реального ущерба. Именно так Байден выкатил список из шестнадцати сфер, запрещенных для кибератак: «угроз не было, просто мы сказали, как отреагируем на нарушение американского суверенитета». 

У России здесь преимущество страны с более высоким болевым порогом, готовой к большим жертвам ради своих интересов, чье руководство свободно от ответственности перед оппозицией и прессой. Запад со своей стороны сохраняет всю линейку финансовых и технологических преимуществ, которые может использовать и для давления на Россию. В итоге — вторая попытка создать двустороннюю комиссию по киберугрозам: предыдущую при Трампе заблокировали Конгресс и государственный аппарат. 

Новая Америка

Путин привез на саммит новую Россию, Байден — новую Америку. Это Америка, которая восстанавливает отношения с союзниками, единство Запада и престиж демократии. Проект Байдена в этом открыто реставрационный, но и проект Путина — по крайней мере, для системы международных отношений — такой же.

Отношения с Россией должны отныне официально строиться не на фундаменте ее потенциального подобия Западу и не на основании западной оценки ее состояния, а исключительно на основании общих интересов там, где они есть, против общего врага, если такой найдется, и ради избегания столкновений там, где они могут произойти.

Это реставрационный проект, потому что Москва предлагает вернуться в обновленный формат отношений времен холодной войны, когда стороны исходили из заведомой инаковости друг друга, сдерживали экспансию друг друга и совместно писали правила, которым нужно следовать во избежание фатального столкновения, если их экспансии наткнутся друг на друга, как ползущие материковые плиты.

Кроме этого, двум ответственным сверхдержавам в лучшие периоды их взаимодействия предлагалось сотрудничать в интересах всего человечества против общепланетарного зла — от фашизма и старого колониализма до помощи развивающемуся миру против голода и безграмотности. Эту платформу «против общего врага» Путин периодически подсказывает США, предлагая сотрудничать против исламского терроризма, запрещенного в РФ ИГИЛ, пандемии или глобального потепления. Президенты США плохо шли на такое сотрудничество, так как это, пусть иллюзорно, повышало статус России до утраченного ею уровня.

Однако Байден может согласиться на такое сотрудничество. Высокое место в его картине двустороннего взаимодействия занимает климат. Климатические угрозы безошибочно опознаются американскими демократами и прогрессивными партиями западных стран как своя повестка, против такого сотрудничества трудно возразить. Парижское климатическое соглашение запомнилось тем, что здесь позиции Путина и Трампа не совпадали, а значит, сближаясь с Москвой по этой теме, ты не идешь за Трампом навстречу Путину, а движешься против Трампа.

Классической темой продления СНВ-3 и контроля над ядерными вооружениями Трамп тоже пренебрегал, считая, что «снова великая» Америка не должна сдерживать себя старыми договорами с павшей сверхдержавой. Соответственно и здесь Байден может сотрудничать с Путиным, не оказавшись в тени сговорчивого Трампа.

Кроме того, Байдену как профессиональному политику еще во времена холодной войны была близка тема предотвращения ядерного конфликта двух в принципе не похожих государств. Кремль тоже устраивает возрождение старой доброй традиции ядерных переговоров сверхдержав. Здесь стороны даже выпустили совместное заявление, хотя никаких документов от саммита не ожидалось. 

Стороны были так поглощены глобальными вопросами, что на локальных конфликтах, судя по всему, не останавливались подробно. И хотя темы Украины и Белоруссии, Сирии и Ливии звучали, но недостаточно для тех, кому они важнее всего. За это журналисты не забыли упрекнуть Байдена, как и за то, что он упустил возможность обличить Путина в лицо. 

Отсутствие совместного выхода к прессе позволило Байдену дать положительный ответ на главный вопрос российской внешней политики «ты меня уважаешь?». Публичный положительный ответ или хотя бы отсутствие публичного отрицательного ответа было предварительным условием саммита и вообще разговоров с Москвой.

Другим предварительным условием со стороны Путина могло быть отсутствие новых санкций, как это случилось после встречи с Трампом. Вряд ли такое условие могло быть принято в ультимативной форме, именно поэтому по окончании встречи Путин не ответил с уверенностью, что новых санкций не будет: «мало ли что там Конгресс придумает», но если придумает, «это будет означать потерянный шанс».

Так Путин давал понять, что новые западные санкции не подразумевают продолжения встреч в том же конструктивном духе, а значит гарантий не было дано и во время самого разговора. Правда, санкции вдогонку саммиту и без того маловероятны. Принимая санкции против России сразу после саммита в Хельсинки, Конгресс наказывал Трампа за проваленную встречу. Вряд ли конгрессмены захотят наказывать Байдена — сейчас санкции стали бы признанием, что встреча не удалась. 

Новый мир

Путин решил не подстраиваться и привезти на саммит новую Россию не только потому, что отступать некуда, позади Москва, у которой отношения с Америкой на нижней точке, так что все дороги ведут вверх, например, к возвращению послов и разблокированию дипломатических отношений. Другая важная причина — то, что экспансии России и США, в отличие от эпохи холодной войны, сталкиваются в новом мире, где и та и другая представлены в сжимающемся виде на фоне растущих чужих экспансий.

Нынешняя экспансия России происходит на малой части ее бывшей сферы влияния и даже на малой части ее бывшей собственной территории. Американская гегемония возвращается в момент, когда доля США в мировом ВВП продолжает сокращаться, а убыль замещает Китай, который теперь еще и главный соперник в технологиях и в глобальном престиже.

После победы Байдена на выборах у нас на глазах произошел важный поворот. Когда демократы шли в Белый дом, казалось, что главный конфликт президентства Трампа между США и Китаем будет уврачеван, а Россия изолирована и сурово наказана. Несколько месяцев спустя мы видим, что риторика новой администрации в отношении Китая ужесточилась.

Казалось бы, есть две крупнейшие глобальные экономики, да еще и тесно связанные, между ними возникли противоречия, надо встретиться и урегулировать. Однако Байден встречается с Путиным раньше, чем с Си Цзиньпином, а в его высказываниях о Китае появилась тема лабораторного происхождения коронавируса, которая прежде ошибочно казалась трампистской.

Китай теперь не произвольная мишень для личной злости Трампа, а объективный глобальный соперник, на сдерживании которого придется сосредоточиться любой американской администрации. И прежде чем перейти к этой основной задаче, желательно так или иначе решить российский вопрос. Решить его, превратив Россию в часть западного мира, не удалось. Остается обезвредить Россию, оставив ее такой, какой она хочет быть по версии своего руководства, пока не оспоренной большинством населения.

Байден не утратил теоретической возможности вывести Россию из активного противостояния и начать замещать хаос отношений, сложившийся на развалинах западного пути России, строительством нового договорного порядка с вновь не западной Россией. Для Путина это возможность быть принятым «в сущем качестве», или, избегая церковнославянизмов, зафиксировать, что договариваются с Россией не авансом в счет ее будущих западных качеств, а такой, какая есть, как бывало во времена прежней двуполярности. И если ее нынешний глава останется у власти больше заявленного в прежние западнические времена срока, достигнутые договоренности на этом основании не потеряют силы. 

Читайте также на Carnegie.ru

• Диалог без разрядки. Чего хочет добиться Москва на саммите с Байденом
• Русские качели. Куда ведет отношения России и США цикл эскалация-разрядка