«А вы не боитесь, что она у вас что-нибудь выкинет — как Овсянникова?» Многие региональные журналисты (даже в провластных СМИ) не поддерживают войну. Но не могут или не хотят уезжать из России. Вот как они выживают
После 24 февраля многие журналисты уходят из российских государственных и провластных изданий (например, из агентства ТАСС и с телеканала RT). Единицы из них сопровождают это акциями и публичными заявлениями — как это сделали бывшая сотрудница Первого канала Марина Овсянникова и редакторы «Ленты.ру» Егор Поляков и Александра Мирошникова. Информации о том, что происходит с региональным медийным рынком, который государство контролирует еще активнее, очень мало. При этом очевидно, что за антивоенные высказывания за пределами Москвы наказывают жестче, притом что внимания к этим случаям гораздо меньше. Совместно с проектом «Новая вкладка» «Медуза» разыскала корреспондентов и редакторов региональных изданий, которые осуждают российское вторжение — но продолжают работать (или до недавнего времени работали) в СМИ, связанных с государством.
«И захочешь не думать о войне — не получится»
24 февраля журналистка Марина была в командировке в Ростовской области, читать новости ей было некогда. Когда она узнала о том, что случилось, то сначала поверила в заявления российских властей.
«Сначала же они говорили, что будут бомбить только военные объекты. Первый день я еще лапшу эту как-то держала на ушах. На следующий день захожу в фейсбук и вижу фотографии харьковского метро, которое забито людьми: одеяла, какие-то матрацы, дети, еда», — Марина говорит, что в деталях помнит первые дни войны.
Она работает в крупной региональной газете о сельском хозяйстве в городе на юге России. Основной доход издания, по ее словам, — реклама удобрений и семян, выпускаемых крупными сельхозпредприятиями, частные объявления, например о продаже излишка рассады или трактора. Немного денег приносит и подписка.
Новости о начале войны потрясли Марину: ее бабушка родом из Запорожья, сама она училась в университете в Крыму, ездила в гости к подруге в деревню в Херсонской области на выходные. Она «любила Украину за певучий язык», магазины АТБ и вкусные продукты.
Поначалу Марина (имя изменено по просьбе героини) не следила, что и кому она говорила в редакции своей газеты. Открыто выступала против военных действий в Украине и скидывала в рабочий чат кадры с бомбежкой школы в Харькове — видео ей прислала подруга, которая в этой школе училась.
24 февраля журналистка написала «Нет войне» на своей странице в фейсбуке, после чего одна коллега — по словам Марины, «вполне здравомыслящий человек» — спросила в личных сообщениях: «Чего ты жопу рвешь за бандеровцев?» И заблокировала ее. Другие стали называть Марину «чуть ли не предателем», кто-то шикал: «Молчи лучше, ты же не хочешь, чтобы нас закрыли?»
Марина забыла о книгах и фильмах, перестала высыпаться и с трудом работала. Ей пришлось отключить уведомления в телеграм-каналах — «иначе сохранять ясный разум было бы невозможно».
«Я до сих пор не могу понять, в каком мире нахожусь. Утром не хочу просыпаться, хотя раньше делала зарядку и купалась в роднике, — говорит Марина. — Очень тяжело общаться по работе, когда какой-нибудь фермер посылает видео, где высмеивается армия Украины. Что я должна на такое отвечать?»
Спустя неделю после начала войны в газету пришло приглашение от сообщества независимых российских медиа «Синдикат-100» подписать письмо независимых СМИ, выступавших против войны, но большая часть сотрудников отказалась. «Сказали, грубо говоря, нам не нужны проблемы, мы хотим работать и выпускать газету. У людей кредиты, дети, ипотека. Это здорово удерживает: загремишь на 15 лет [по статье о „фейках“ про российскую армию], а с кем будут твои дети?» — объясняет женщина.
Хотя заявление в редакции решили не подписывать, на последней полосе газеты вышла колонка Марины, где она рассказывала о своей дружбе с девушкой Лидой из Украины. Они подружились в 2010 году в Ялте, и Лида сразу отказалась разговаривать со знакомой на русском языке — Марина была вынуждена перейти на украинский:
Меня нянчила бабушка. Можно сказать, что украинский — мой самый первый язык, говорю на нем худо-бедно. Я все это описала в колонке как пример того, что украинцы не хотят себя чувствовать «младшими братьями» и что я переживаю за Лиду. Сейчас бы мы об этом уже не написали: если в первую неделю некоторые СМИ высказывались против [войны], то сейчас это невозможно.
Кроме этой колонки в газете не вышло ни одной заметки о войне — «как будто ее вовсе не существует», — несмотря на то, что город находится в сотне километров от границы с ДНР, а рядом расположен военный аэродром. «Постоянно над головой что-то летает: и захочешь не думать о войне — не получится», — говорит Марина. Ей даже начали сниться «эти безумные самолеты».
Она считает, что «ничего не писать» — тоже позиция для газеты, потому что «если посмотреть на районки [районные газеты], то волосы дыбом встанут: они дополняют свои логотипы буквой Z и пишут про патриотические автопробеги». «А мы уткнулись в сельское хозяйство и какие-то житейские истории. Селянам же не до политики: им надо хлеб сажать и скотину выращивать. Хотя раньше мы и на общественно-политические темы писали», — рассказывает Марина.
После прибытия в Россию многих беженцев из Донбасса отправляют в Ростовскую область, а оттуда поездом в другие регионы. «Наших фермеров напрягают, чтобы они собирали гуманитарку (гуманитарную помощь, — прим. „Медузы“) — картонные коробки с одеждой и едой, ведь всех этих людей надо чем-то кормить!» — Марина возмущена, что в их газете об этом не сказано ни слова.
По словам Марины, кроме нее и еще нескольких человек, почти все в редакции поддерживают решения президента. У некоторых родственники воюют на стороне ДНР, у других — живут там, поэтому в редакции установили правило: на эту тему не говорить, «чтобы не было никаких склок». Люди либо за войну, либо говорят, что «их это не касается». Марина со временем начала понимать их, она говорит, что «когда ты смотришь на все эти ужасы, ты просто не спишь».
Я на четверть украинка, мой прадед прошел ВОВ, а сейчас моя страна сбрасывает бомбы на Харьков и Мариуполь. Только потому, что Путину показалось, что кто-то может поставить крылатые ракеты на территории Украины. Их еще не поставили, а Мариуполя уже нет.
Марина не раз бывала в Мариуполе. Раньше, когда наземные границы с Украиной были открыты, до него из ее родного города можно было доехать за два часа на поезде.
Кто-то всю жизнь пахал, чтобы дом построить. И вдруг все превращается в пыль: квартиры, семейные альбомы… И люди бегут куда-то со своими рюкзаками. Моя мама, которая наполовину украинка, тоже, кстати, на стороне Путина. Я с ней об этом вообще не разговариваю. Моя лучшая подружка сказала мне: «Марина, своих не бросаем». Я скидываю ей видео с разрушениями в Мариуполе, а она говорит: «Ну и что, это же война».
Но Марина все-таки нашла в городе человека, который разделяет ее мнение о войне. Этим человеком оказалась ее парикмахер.
Я ей звоню: «Галя, мне нужно подстричься». Она отвечает, что у нее есть время только на Пасху [17 апреля]. А я ей: «Галя, да ты что? Это же грех большой — на Пасху подстригаться!» «Марина, — говорит, — а я вот работаю. И вообще, сейчас война идет, а ты боишься на Пасху подстричься». В общем, пошла я к ней, и мы проговорили около часа. А накануне бомба попала в одесский дом, где погибла девушка с трехмесячным ребенком. И вот парикмахерша моя — она плакала.
В начале марта собственник газеты объявил сотрудникам, что планирует выпускать ее только до середины лета. Официальная причина закрытия — повышение цен на бумагу, но Марина думает, что дело может быть и в цензуре — после ее колонки об украинской подруге. Журналистка планирует доработать в газете до июля, а потом надеется устроиться в другое место.
«Но эта ситуация [с войной] загоняет таких, как я, в тяжелейшую депрессию, потому что непонятно, как работать дальше, как договориться с самим собой и не сойти с ума. Становишься таким соглядатаем: просто смотришь и ничего не можешь поделать», — считает Марина.
Она даже думала уехать из России, потому что для ее дочери-подростка, которую женщина воспитывает одна, «здесь нет будущего». Но Марина не представляет, как это сделать. «Куда я поеду, кто меня примет? — рассуждает она. — Я никуда особо дернуться не могу. Одна надежда, что эта война скоро закончится».
«Испорчен цензурой»
Василий Масальский из Калининграда «не стал себя насиловать» и спустя неделю после начала войны сам написал заявление об увольнении. Последние шесть лет он работал редактором на радио «Комсомольская правда» — освещал местную политику и экономику.
Трудился я со дня открытия радиостанции до 1 марта 2022 года (последний эфир Масальского вышел 4 марта, так как он дорабатывал неделю, — прим. «Медузы»). Поскольку у нас небольшой регион и городок, надо понимать, что редактор — это ведущий и корреспондент. Звучит громко — «редактор», но по сути это швец, жнец и на дуде игрец.
Мысли об уходе стали приходить к Масальскому еще в прошлом году — с тех пор, как в федеральном эфире «стало появляться все больше пропаганды». В качестве примера Василий приводит программу «Утренний Мардан», в которой, по его словам, «под соусом авторской точки зрения [ведущего, журналиста „Комсомольской правды“ Сергея Мардана] подавалась чистейшей воды пропаганда — в том числе и про Украину». «И хоть ты лично и не имеешь к этому непосредственного отношения, ассоциировать себя с этой радиостанцией хотелось все меньше», — рассказывает он.
«В первые дни военных действий мы не понимали, о каких местных новостях может идти речь. А когда первый шок прошел, состоялась встреча с редакторами холдинга, на которой нам дали понять, что если нас ломает, если мы не знаем, как работать, то и не надо», — вспоминает Масальский.
После собрания с руководством Василий написал заявление об уходе. Решили, что даже двухнедельная «отработка» не нужна: он передал дела и «просто ушел в никуда». Кроме Масальского из холдинга уволились еще несколько человек: «Особых уговоров [остаться] не было, все с пониманием отнеслись к этому решению». Те, кто нашел компромиссы, остались, потому что «идти больше особо некуда». «Медуза» отправила запрос на радио «Комсомольская правда» в Калининграде, чтобы узнать, проходило ли собрание с руководством, о котором говорит Масальский, и сколько человек уволилось после начала войны, но не получила ответа.
К бывшему редактору международной смены службы городов на Первом канале Марине Овсянниковой и редакторам «Ленты.ру», которые открыто осудили войну и уволились, он относится «глубоко положительно», хоть и не считает «подобную партизанщину эффективной». Сам Василий не делает громких заявлений — потому что не верит, что это может что-то изменить.
Сейчас Масальский помогает жене с ее конфетным бизнесом и обучается на массажиста: ему нравится работать руками и делать что-то полезное для людей. Возвращаться в журналистику он не собирается. «Работать на условную „Медузу“, редакция которой базируется за границей, чревато „иноагентством“, а российские СМИ мне не интересны: это либо откровенная пропаганда, либо попытка лавировать между струйками дождя», — объясняет Василий. Он считает, что в журналистику должны прийти новые люди, потому что такие, как он, уже «испорчены цензурой».
Я слишком долго работал, обложенный красными флажками. Компромиссом являлся сам факт работы под этим брендом. Ассоциироваться с [журналистами «Комсомольской правды» Ульяной] Скойбедой, [Александром] Гамовым, [Виктором] Баранцом, [Александром] Коцом, [а также с генеральным директором «Комсомольской правды» Владимиром] Сунгоркиным и прочими верными путинцами — это очень жесткий компромисс. И несмотря на то, что я работал по местной повестке, мне часто приходилось сидеть в студии с единороссовским сбродом и подыгрывать им, задавая согласованные и удобные вопросы.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
«Мало патриотизма»
Ольга (имя изменено по просьбе героини) из Бурятии ведет соцсети частного телеканала в Улан-Удэ. До этого Ольга десять лет проработала журналистом на муниципальном телевидении.
«Если на госканале у нас были методички — с этим мы дружим, этого не трогаем, а этого мы мочим, — то здесь относительная свобода, никаких проговоренных списков нет», — рассказывает она.
Этой весной ситуация изменилась. Канал зависел от рекламодателей, но после введения санкций и роста цен многие компании затянули пояса и отказались от рекламы. Учредитель пытается заключить как можно больше контрактов с властью, чтобы выжить и сохранить коллектив. «В целом в нашей редакции все против [войны], нет таких, кто поддерживает. Может, пара человек, и те водители», — говорит Ольга.
В первую неделю войны в редакцию прислали фотографию объявления в местном магазине, в котором было сказано, что сахар выдается по 10 килограммов в одни руки. Фотографию опубликовали вместе с комментарием Минпромышленности о том, что это законно, рассказывает Ольга.
Так потом директор нас заставила все посты удалить: сказала, что это решение самого главы Бурятии [Алексея Цыденова]. Он считает, что это «провокации нацистов» и у нас в Бурятии такого нет и быть не может. Прошло буквально два дня, я сама пошла в магазин и увидела похожее объявление [про 10 килограммов сахара в одни руки], и уже никто этого не отрицал. То есть когда федеральные СМИ стали об этом писать, тогда и нам стало можно.
Как пишет «Сибирь.Реалии», Бурятия — лидер по числу потерь на войне в Украине среди регионов в Сибири и на Дальнем Востоке. Когда в марте в республике проходили первые похороны военнослужащих, погибших на войне, в присутствии главы региона Алексея Цыденова, на канале, где работает Ольга, это осветили, но без «ура-патриотизма». Если публиковали пост о погибшем, то давали сухую информацию: как человека звали, где именно он жил, остались ли у него дети.
«Я старалась вставлять хоть какие-то пять копеек, написать например: „Ивану навсегда осталось 19 лет“ в конце, жирно это выделить. Хоть как-то показать бесчеловечность ситуации. Формулировки „боролся с нацизмом“ мы не использовали», — говорит Ольга. Она утверждает, что не использовать такие формулировки было позицией издания.
В какой-то момент в администрации это заметили, и учредитель через директора передала сотрудникам, что в издании «мало патриотизма», рассказывает Ольга. Директор канала на общем собрании сказала, что несет ответственность за коллектив из ста человек: «У всех дети и кредиты, понятно, что все в шоке, но надо сохранить телекомпанию». Ольге дали распоряжение: не ставить в соцсети данные о погибших.
А их было по два, три человека в день — [ставили,] только если родственники сами просили об этом. Сейчас информации о погибших нет на сайте администрации региона, она появляется только в чатах жителей в вайбере. А про кого-то пишут на сайте школы, например. Из этих мест мы тоже не можем брать [информацию]: типа, [власти] за нами следят. Я не знаю, следят на самом деле или это учредитель так считает.
В апреле глава Бурятии Алексей Цыденов проводил прямой эфир, отвечал на вопросы подписчиков во «ВКонтакте». Ольга его смотрела, искала интересные новостные поводы для постов (происшествия в регионе или жалобы жителей) и тоже написала два вопроса. Первый касался принятого в апреле 2022 года законопроекта об упрощенной застройке возле Байкала. Экологи уверены, что этот закон позволяет недобросовестным застройщикам не проводить экологическую экспертизу перед началом строительства на озере. Второй вопрос — про количество погибших на войне в Украине бурятов.
Понятно, что на мои вопросы никто не ответил. Но позже редактор прислала кусок ее переписки с руководительницей горадминистрации по информационной политике. Та скинула ей скрины моих вопросов и спросила: «А вы не боитесь, что она у вас, как Овсянникова, что-нибудь выкинет и вас подставит?» Я ответила, что делаю свою работу как журналист. У главы Бурятии должно быть мнение по таким вопросам. Редактор попросила меня впредь быть осторожнее.
По словам Ольги, администрация не в первый раз делает редакции замечания. Когда в феврале 2021 года в Улан-Удэ собаки покусали 20-летнюю Татьяну Лоскутникову (она получила серьезные травмы), Ольга написала в комментарии к новости, что после такого мэр города Игорь Шутенков должен уйти в отставку. «Так руководство мне потом сказало, что так и так — мэр обиделся», — вспоминает она.
Ольга продолжает работать на канале. Руководство, по ее словам, приняло решение больше не писать о погибших на войне. Сейчас эфир заполнен обычными новостями: коммуналка, выбоины на дороге, открытие новой школы или детсада. «Так, как хочется, освещать спецоперацию нельзя, а как требуется — не хочется», — говорит Ольга.
Ситуация с работой Ольги ее семье дается непросто. Мужу Ольги на работе пригрозили увольнением, если она «не успокоится», и он «в целом сильно переживает». Журналистка считает, что «частично сама виновата», потому что «нельзя работать в лояльном властям СМИ и одновременно публично заявлять об отличной позиции». Но бросать работу она не хочет — в том числе и из-за финансовых обязательств перед семьей. Ольга, по ее словам, оказалась «в дурацкой ситуации», когда надо выбрать, на какой ты стороне, поэтому она чувствует, будто «ходит с кастрюлей на голове, ничего не решает, а надо бы уже [решить]».
«Ваша папочка сильно распухла»
Валерий Поташов работал в одном из самых крупных интернет-изданий Карелии «Столица на Онего» почти со дня его основания в 2003 году. Он рассказывает, что, хотя у этого СМИ и были контракты об информационном сопровождении республиканской власти, журналисты достаточно свободно могли писать о российских реалиях. Занимался Поташов политическими и экономическими темами о сотрудничестве региона с Финляндией.
Конфликты с владельцем издания — предпринимателем и вице-спикером карельского парламента Ильей Раковским — у Поташова, по его словам, были и до начала войны в Украине. В основном они возникали из-за критических материалов о республиканской власти, деятельности губернатора, депутатах карельского парламента и протестных акциях, например в поддержку Алексея Навального и историка Юрия Дмитриева. Но Поташову обычно удавалось сглаживать углы.
«„Столица“ довольно долго позиционировала себя как „либеральное“ издание, где были представлены самые разные мнения, от проправительственных и прогубернаторских до явно оппозиционных», — Валерий говорит, что так изданию удавалось наращивать аудиторию и неплохо продавать рекламу.
Писать о войне прямо руководство запретило. «Можно было нарваться на блокировку или штраф — это нас бы убило. На сайте выходили официальные сводки и заявления провластных структур о том, что экономика, несмотря на санкции, продолжает развиваться», — объясняет Поташов.
В своих текстах Поташов продолжал говорить о влиянии войны на регион. Журналист успел написать всего три материала. Первый — о запрете Евросоюза на поставки древесины из Карелии. Европа была для Карелии одним из основных рынков сбыта древесной продукции: Карелия отправляла в Финляндию березовые балансы, которые не так широко используются в России, в Скандинавию — топливные пеллеты, по всей Европе — бумагу, целлюлозу и пиломатериалы.
«Вся эта продукция должна быть сертифицирована, но крупнейшие игроки добровольной лесной сертификации с начала войны прекратили работать с российскими компаниями и приостановили действие их сертификатов. В начале апреля и ЕС, и Россия запретили ввоз и вывоз лесоматериалов в качестве взаимных санкций», — объясняет Поташов.
Второй текст — о возможном вступлении Финляндии в НАТО. Этот материал как раз отражал главное последствие для региона от вторжения в Украину. «Затем одна из моих коллег, которая получает информацию от ФСБ, предупредила меня, что „моя папочка сильно распухла“, и сказала, что, если у меня есть возможность уехать, лучше уезжать», — вспоминает Валерий. Но журналист подумал, что это «его земля» и он никуда не уедет.
После выхода третьего текста — интервью адвоката Наталии Черновой о том, за что могут осудить по статье о «фейках» и «дискредитации» вооруженных сил РФ, собственника издания Илью Раковского, по словам Поташова, вызвали в ФСБ и «намекнули, что журналиста надо убрать». «Медуза» отправила запрос в ФСБ, но на момент публикации этого текста не получила ответа. Илья Раковский сказал «Медузе», что никто не вызывал его в ФСБ по поводу текстов Валерия Поташова. «Они [статьи Поташова] все — на сайте. Соответственно, разговора о том, что журналиста не должно быть в издании, не было», — добавил он.
«Это не было сказано напрямую, но, как я понял со слов главного редактора [Натальи Захарчук], его [Раковского] поставили перед выбором: если вы хотите дальше работать, то меня быть не должно, — рассказывает Поташов. — Я и сам понимал, что коридор свободы настолько узок, что писать скоро будет вообще не о чем». «Медуза» попросила Наталью Захарчук прокомментировать это заявление Поташова, но не получила ответа.
В конце апреля Поташов написал заявление об увольнении. Дожидаться звонка из ФСБ он «не стал».
На этом моя официальная карьера журналиста окончилась, и я так понимаю, что путь в карельскую журналистику для меня закрыт. Еще немаловажный момент: я довольно резко высказывался о том, о чем не мог писать в СМИ, на своей странице в фейсбуке и в своем телеграм-канале. И думаю, что мои посты раздражали ФСБ и наши власти еще больше, чем публикации в «Столице на Онего».
По словам журналиста, никто из сотрудников издания, где он работал, не поддерживает войну в Украине, но протестовать против его ухода коллеги не стали. Он отнесся к этому с пониманием, потому что «когда у тебя ипотека и дети, особо выступать не будешь».
Те, кто все же не боится открыто выступать против российского вторжения, вызывают у Поташова уважение. Он говорит, что появление Марины Овсянниковой с антивоенным плакатом в эфире программы «Время» стало лучшим, что он видел на федеральных каналах за последние годы. Он не сомневается в искренности ее поступка, потому что «в нем был реальный риск серьезного уголовного наказания».
Думаю, одним этим поступком она «оправдала» все то, чем занималась на Первом [канале] прежде. Как и редакторы «Ленты.ру». А вот громкие заявления тех, кто работал на пропаганду, но потом спокойно уехал из страны и «вдруг прозрел», меня совершенно не тронули (Валерий Поташов говорит о журналистке Первого канала Жанне Агалаковой и ведущей программы «Сегодня» на НТВ Лилии Гильдеевой, которые начали высказываться против войны, уже будучи в Европе, — прим. «Медузы»).
У Валерия была возможность работать за границей — «скандинавские коллеги предлагали», — но журналист не захотел оставлять в России свою пожилую мать. Он перебрался на дачу и рассчитывает пожить там до осени, поскольку он теперь совсем свободен — «без профессии, работы и долгов».
