Может быть, они не вернутся никогда В 2022 году в Польшу приехало больше миллиона украинцев. Вот как это изменило страну, самих поляков — и людей, которые оказались их гостями. Репортаж «Медузы»
После 24 февраля 2022 года больше восьми миллионов жителей Украины были вынуждены бежать из страны. Это данные ООН. Почти пять миллионов украинцев получили временное убежище в Европе. Больше всего беженцев — около 1,6 миллиона — приняла соседняя с Украиной Польша. Спецкор «Медузы» Кристина Сафонова съездила в Краков, Варшаву и приграничный Пшемысль — и рассказывает, как польские власти и общество на протяжении года помогают украинцам и как живут те, кто не может вернуться домой.
Лиля — невысокая, плотная женщина 43 лет — идет по переходу главного железнодорожного вокзала Пшемысля, слегка клонясь вбок. В ее правой руке — красная спортивная сумка, кажется, с домашними заготовками. «Я в первый раз еду, до детей», — говорит Лиля.
До нужного ей поезда в Краков еще целый час. Но Лиля, несмотря на сильный ветер и снег, решает ждать на перроне. «Я только с [другого] поезда, жарко», — объясняет она; путь из Харьковской области до Пшемысля занял больше суток.
Дети Лили — дочери сейчас 25 лет, сыну 18 — уехали из Украины 2 марта 2022-го, вскоре после начала полномасштабного российского вторжения. Она осталась, чтобы ухаживать за 68-летней лежачей матерью. Из харьковской квартиры на пятом этаже женщины перебрались в село.
«Так много людей погибло! Летают [ракеты], очень часто летают… Страшно каждый день, просто уже привыкаем», — говорит Лиля, вытирая выступившие слезы платком. Она несколько раз повторяет: «От чего они пришли нас освобождать?»
На границе
За год войны больше полутора миллионов украинцев получили временную защиту в Польше, отмечают в ООН (согласно той же статистике, всего из Украины в Европу выехали более восьми миллионов человек). Но сейчас в стране, говорит «Медузе» профессор Мацей Дущик из Центра исследований миграции Варшавского университета, находятся около миллиона украинских беженцев.
Дущик вспоминает, как в марте 2022 года, когда тысячи украинцев, спасаясь от боевых действий, устремились к границе с Польшей, он подсчитал: страна сможет принять только 800 тысяч человек. «Между 800 тысячами и миллионом не такая большая разница, — заверяет профессор. — Это не страшно».
Украинцы, вынужденно уехавшие в европейские страны после 24 февраля 2022 года, имеют право получить там как беженство, так и временную защиту. Второй статус, по словам профессора Мацея Дущика, в Польше предоставляют чаще.
Разница между статусом беженца и временной защитой существенная. Например, значительно отличаются сроки их получения: в случае беженства процедура занимает от полугода, тогда как временная защита должна предоставляться «незамедлительно». Кроме того, запросить временную защиту можно в любом государстве ЕС, а статус беженца — только в первой стране въезда.
Находясь под временной защитой, можно перемещаться в пределах ЕС, работать и учиться, а также в любой момент вернуться домой. В ожидании статуса беженца покидать страну пребывания запрещено. Нельзя в это время и работать.
При этом статус беженца гарантирует право бессрочного проживания в стране. Временная защита выдается на год, в случае украинских беженцев — до 4 марта 2023 года. В октябре 2022-го, на фоне массовых ракетных обстрелов Украины российскими войсками, Европейская комиссия продлила ее еще на год, то есть до 4 марта 2024-го.
Если причины предоставления временной защиты сохранятся и после этой даты, Еврокомиссия может предложить продлить ее еще на один год (до 4 марта 2025-го).
Свой вывод Мацей Дущик объясняет на простом примере: «Польша, если смотреть на страну в контексте Европейского союза, [по размеру и возможностям] — „трехкомнатная квартира“. Поэтому мы можем принять только „трех“ человек».
Конечно, оговаривается профессор, при необходимости Польша готова дать временное убежище и большему количеству людей. Но в этом случае не сможет предоставить им что-то кроме «необходимой еды и воды» — например, доступ к рынку труда, образованию и системе здравоохранения.
Такой подход, добавляет Дущик, помогает избежать «разного рода напряженностей». «Ведь если вы позовете в однокомнатную квартиру пять человек, вы проживете один день, может, неделю, но не дольше. Потому что это будет большим стрессом для всех, — говорит он. — Мы должны вести себя ответственно».
Помощь украинцам Дущик делит на несколько этапов. В первые месяцы российского вторжения в Украину важнее всего было дать людям укрытие и питание — это первый этап (о следующих — ниже). К тысячам беженцев, добавляет профессор, не была готова ни Польша, ни любая другая страна в мире. «Низовые инициативы в такие моменты наиболее заметны, — говорит Дущик. — Люди должны взять это [помощь спасающимся от войны] на себя».
Вокзал
«О котрiй годинi я прибуваю до Вроцлава?» — спрашивает женщина в возрасте. В одной руке у нее большая темная сумка, в другой — билет, который она протягивает девушке-волонтеру на вокзале Пшемысля.
Даша — так зовут волонтерку — внимательно изучает билет. Поезд прибудет ранним утром, в 2 часа 30 минут, объясняет она женщине. А мне говорит: «Украинцы себя тут [в Польше] плохо чувствуют, так как это не их дом. Они ездят туда-сюда, там же [в Украине] родственники. Каждый вечер — сотни людей, мы помогаем им».
В первые месяцы полномасштабной войны главный железнодорожный вокзал Пшемысля — небольшого старинного города в 10 километрах от польско-украинской границы — был переполнен: женщины, дети и старики с пустыми взглядами, домашние животные, в спешке собранные чемоданы и пакеты. Вместе с беженцами на вокзале каждый день находились волонтеры: предлагали еду и воду, предметы гигиены, сим-карты, по которым можно было бесплатно звонить в Украину. Тем, кто оставался в Польше, искали временное жилье. Тем, кто решал ехать дальше, помогали получить бесплатные билеты и попасть на нужный рейс.
Спустя год после начала войны на вокзал по-прежнему прибывают спасающиеся от боевых действий украинцы, хотя здание выглядит опустевшим. «Стало меньше помощи», — признает Даша.
Бесплатных билетов на общественный транспорт, которые предоставляли транспортные компании и польские власти, почти нет (редкое исключение — так называемый ганноверский поезд, следующий из Пшемысля в Германию). Бесплатной еды — тоже. Платить теперь нужно и за туалет внутри вокзала — три с половиной злотых. «Сумки носим, чай, воду. Помогаем чем можем», — перечисляет Даша задачи волонтеров. Их, по словам девушки, на вокзале теперь тоже часто не хватает.
19-летняя Даша приехала в Польшу из Киева почти год назад, совершенно одна. С тех пор живет в Познани, в семье американцев из евангельской христианской Церкви Назарянина — Даша ходила в украинский приход этой церкви с детства. Поезд из Познани до Пшемысля идет не меньше восьми часов. На вокзале Даша помогает третий раз за год.
«Они приехали в Польшу до войны, — рассказывает Даша о приютившей ее семье миссионеров, — а потом стали помогать [украинцам]. У них своих трое детей. Я благодарна им очень. Не каждый возьмет [подростка] домой, а они мне и комнату дали, и заботятся обо мне».
Помощью польских властей, добавляет Даша, она практически не пользовалась — только оформила PESEL, идентификационный номер, с которым можно получать социальные выплаты и медуслуги, официально работать и учиться.
«Я накручивала себя: „Почему я уехала?“ — говорит Даша. — Сложно, когда нет родных рядом, друзей. Я плакала каждый день». Американцы, у которых живет Даша, всякий раз отговаривали ее возвращаться домой, объясняли, что «там опасно». Но она все же съездила в Киев трижды за 2022 год.
«Когда приезжаю, начинаю плакать. Мне не хочется уезжать. Там все по-домашнему: родные улицы, знаешь все, все твое. Моя семья там, братья, сестры. А я тут — держусь», — говорит Даша. Она признается, что не понимает, вернется ли когда-нибудь домой насовсем.
Волонтеры
Волонтерский жилет на Даше — синего цвета, с небольшой надписью «Nazarene Compassionate Ministries». Синие жилеты — и на сотрудниках UNHCR, которые помогают украинцам на вокзале Пшемысля. Но большинство волонтеров — из местного Украинского дома, KHARPP и других некоммерческих организаций — носят зеленые.
Зеленые жилеты сейчас и у волонтеров Russians for Ukraine (RFU). Правда, вместо названия проекта на них только нейтральная надпись «волонтер» — кириллицей, а также на польском и английском.
«У нас лежат белые жилеты с надписью „Russians for Ukraine“, просто нас в них долгое время на вокзал не пускали», — рассказывает волонтер RFU Сергей. Охрана на вокзале, продолжает он, настаивала, что все волонтеры должны быть в зеленом — такой стандарт ввели 1 мая 2022 года. «Всем остальным можно [носить жилеты других цветов], а к нам сразу были вопросы», — добавляет волонтер RFU.
Сергею 33 года. Из родного Иркутска он уехал в конце февраля 2022-го, опасаясь уголовного преследования: до войны Сергей был волонтером в местном штабе Алексея Навального, который, как и все структуры политика, российские власти объявили «экстремистской организацией». Следующие два месяца он провел в Ереване, где узнал о россиянах, помогающих украинцам в Пшемысле, и решил присоединиться к ним. «Приехал на две недели — помочь, — вспоминает Сергей. — И затянуло. До сих пор уехать не могу».
Инициатива Russians for Ukraine возникла в первые дни российского вторжения. Ее основатель — 38-летний Георгий Нурманов — о себе рассказывает «Медузе» бегло: родился в Омске, жил на Урале, потом в Москве, участвовал в «разных политических тусовках», работал в движении «Голос», которое занимается независимым наблюдением на выборах. Десять лет назад жене Георгия предложили работу в Варшаве, и он поехал с ней. Спустя несколько лет супруги открыли там пельменную.
«Бросил все это 24 февраля, — говорит Георгий Нурманов. — Два дня ужаса, попытка как-то осмыслить случившееся. А 25-го вечером я с двумя приятелями поехал сюда [в Пшемысль] встречать друзей из Киева. Приехал и понял, что здесь есть чем заняться: куче народа нужно переводить, нужно их возить, что-то делать руками. Мы здесь остались».
Помощь украинцам, добавляет Нурманов, стала для него «терапией», позволяющей «не свихнуться».
Большинство волонтеров RFU — россияне, не поддерживающие войну, а также русскоговорящие выходцы из постсоветских стран; многие, по словам Нурманова, узнали об инициативе из его соцсетей. На протяжении года волонтеры сортировали и отправляли гуманитарную помощь в Украину, встречали спасающихся от войны на границе и вокзале Пшемысля, помогали им добраться до местного пункта приема беженцев, в другие города и страны. Или хотя бы понять, куда ехать дальше.
К волонтерам с российскими паспортами, говорит Георгий Нурманов, украинские беженцы относятся по-разному. «Многие понимают, что есть нормальные [россияне], — рассказывает он. — На 250 волонтеров за это время и на десятки, если не сотни тысяч контактов негативные случаи можно пересчитать по пальцам одной руки. Самая распространенная реакция — ступор на какое-то время. Мы с пониманием к этому относимся, главное — не давить, не кричать о том, что мы „хорошие русские“, любите нас, пожалуйста! Можете не любить, по делам узнаете их».
Гораздо резче на желание россиян помочь украинцам отреагировали власти Пшемысля. С осени 2018 года город возглавляет Войцех Бакун — член польского правого политического движения «Кукиз'15» (Kukiz'15), до войны известного, в частности, своей явно антиукраинской позицией. Например, в 2016-м движение предлагало построить стену на польско-украинской границе, чтобы ограничить поток нелегальных мигрантов. А в 2018-м польский сейм принял предложенный движением законопроект и ввел наказание за отрицание «преступлений бандеровцев» — штраф или лишение свободы сроком до трех лет.
«Поначалу они [власти Пшемысля] возбуждались на слово „russians“, довольно агрессивно себя вели», — вспоминает Георгий Нурманов. Уже в первые недели войны его несколько раз задерживала местная полиция по подозрению, как он сам утверждает, то в «сутенерстве», то в «обогащении на перевозке [беженцев]» (каждый раз его отпускали без предъявления обвинений).
В мае 2022-го участников RFU вынудили заменить белые жилеты с названием проекта на нейтральные зеленые. Следом польские власти ввели для волонтеров обязательную регистрацию — пройти ее гражданам России удавалось не всегда (россиянам часто говорили, что «помощи достаточно» и «волонтеры больше не нужны»). А летом волонтеров RFU перестали пускать в пункт приема беженцев на окраине Пшемысля.
Этот пункт расположен в здании, где раньше находился супермаркет Tesco. В начале войны здесь одновременно могли остановиться до двух тысяч украинских беженцев — им бесплатно предоставляли ночлег, питание, медикаменты, предметы личной гигиены, одежду, сим-карты и транспорт. «В основном помогали переводить документы и составлять анкеты [для беженцев, направляющихся в другие европейские страны]», — рассказывает о задачах RFU в пункте Сергей.
Изначально пунктом приема беженцев управляли волонтеры. Летом 2022-го он перешел под контроль польского отделения Красного Креста, и его на несколько недель закрыли на дезинфекцию, выселив всех беженцев (большинство из них на автобусах увезли в Варшаву). В середине августа пункт возобновил работу, но уже с новыми правилами, рассказывает Сергей (это подтверждают и другие волонтеры). Теперь в Tesco могут попасть только украинцы, которые впервые за время войны въехали в Европу. Время их пребывания ограничили двумя сутками, а количество мест сократили в 10 раз.
Сторонних волонтеров в пункт приема беженцев больше не пускают. Пройти в здание сотрудники Красного Креста не позволили и корреспонденту «Медузы», объяснив запрет на пропуск журналистов «заботой» об украинских беженцах. От комментариев они также отказались.
«Самое главное, что граница открыта и есть возможность уехать [от боевых действий]», — считает Георгий Нурманов. В первые месяцы войны, вспоминает он, поток украинских беженцев в Польшу был беспрецедентным. «К лету стало чуть-чуть спокойнее, очень много людей уехало обратно. В какой-то момент потоки въезжающих [в Украину] и уезжающих [из нее] уравнялись. А осенью, после подрыва Крымского моста и последовавшей за этим активной бомбежки всей Украины, опять был большой поток, — рассказывает Нурманов. — Такими волнами все идет».
В октябре 2022-го RFU открыли свой шелтер для украинских беженцев. Он находится недалеко от Tesco и занимает один этаж многоквартирного дома — длинный коридор, несколько заставленных кроватями и матрасами комнат, просторная кухня. В шелтере, говорит Нурманов, одновременно могут находиться 30–40 человек. В последнее время большинство постояльцев — люди, выехавшие с ранее оккупированных Россией территорий, и те, кто через Польшу едет в другие европейские страны за медицинской помощью. «Через шелтер прошло уже человек пятьсот. Кто-то на ночь приезжает, кто-то остается дольше, — рассказывает Нурманов. — Мы пускаем всех».
В одной из комнат сейчас живет Лена из Кривого Рога Днепропетровской области — 60-летняя женщина с короткими, с проседью, волосами. «Я вообще не хотела никуда ехать», — признается она. Свою первую ночь в Польше Лена провела в пункте приема беженцев Tesco, а в шелтер россиян попала в конце января 2023-го — сюда ее привез знакомый волонтер.
В Кривом Роге, рассказывает Лена, она до выхода на пенсию работала учительницей английского в школе, жила одна: «Деток у меня нету. Племянник [с начала войны] уехал во Львов. Были у нас прилеты: то дамбу, то дом недалеко от меня разбомбили. А так — сплошные сирены. Сейчас света часто нет. Так вот, люди выживают».
Уезжала Лена не из страха, а «по личным причинам» (каким — она говорить не хочет). Плана у нее не было, ехала «наобум». В Tesco ей посоветовали отправиться дальше, в Норвегию. «Там какая-то программа интересная по интеграции в общество: изучаешь язык, тебе платят за это деньги. А потом дают работу хорошую, и ты оплачиваешь сам половину жилья», — рассказывает Лена.
Уже в шелтере RFU другие украинки отговорили ее от этой идеи. «Там сыро, холодно. Там такие мужики здоровые, они не смотрят, кто ты, дали работу — и хоть ты мужик, хоть женщина, делай. А вдруг на рыбный завод пошлют?» — пересказывает их аргументы Лена.
Лена собирается поехать в Португалию, где, по ее словам, тоже есть языковая программа для украинских беженцев. Правда, остальных подробностей об условиях там Лена пока не знает. Неизвестно ей и то, сколько она пробудет в другой стране. Дома, в Кривом Роге, добавляет Лена, остались два ее кота — за ними присматривают знакомые.
«Сегодня разговаривала с родственниками из Белгорода — они как зомбированы. Что тогда [в начале войны] не верили, что сейчас, говорят, что мы сами себя бомбим! — рассказывает Лена, узнав о гражданстве корреспондента „Медузы“. — Я говорю: „Тетя Вера, подумайте, не мы же, а вы к нам пришли. Вы же знаете это сами“. Она сразу кладет трубку».
«Мы очень близки были. Мы так любили друг друга», — добавляет с грустью Лена. То, что Россия нападет на Украину, она долго не могла даже представить. «Когда были [в декабре 2021 года] сообщения о том, что будет нападение, мы с тетей Верой посмеивались, — вспоминает она. — А теперь я ей сказала: „Мы вас, всех русских, просто не любим, все!“»
Лена не знала, что шелтер, в котором она находится, организовали россияне. Эта новость застает ее врасплох. Впрочем, уже через мгновение она берет себя в руки и говорит: «Значит, это хорошие русские. Спасибо им».
Из окна видно дом
«Только я буду блины готовить, ничего?» — уточняет Тамара, соглашаясь на интервью. Свое настоящее имя 37-летняя женщина просит не указывать из опасений за безопасность родственников. Мать Тамары сейчас в Москве, отец — в Донецке.
Тамара и сама долго жила в Донецкой области, в городе Макеевка. Но в 2014 году, когда в Донбассе началась война, уехала в Житомир. «Почти все, наверное, 99% хотели в Россию. Я не хотела. Я подумала, что война продлится неделю. Взяла собаку, вещи и поехала к друзьям», — вспоминает она. То, что военный конфликт не завершится быстро, Тамара поняла, когда через месяц друзья попросили ее найти собственное жилье и съехать.
В Житомир Тамара вскоре забрала свою сестру и ее сына. А в 2022 году они вместе вновь бежали от войны. «В 2014-м сыну сестры было пять лет, сейчас моей дочери пять», — говорит Тамара (это для дочери она теперь жарит блины на кухне шелтера RFU).
«Мы с мужем купили дом в Житомире, 23 февраля закончили ремонт. А 24-го спустились в погреб на пять дней», — вспоминает о первых днях российского вторжения Тамара. Дочь спала на детском матрасе. Тамара — на «какой-то подушке». Муж — рядом, на стуле. «Мы положили с собой всякие ломики, лопатки, — рассказывает она. — Но потом стали появляться истории, как люди не успевали выкопаться и сгорали. И мы перестали спускаться в погреб».
Самыми страшными, говорит Тамара, были ночи, когда над их домом кружил бомбардировщик. «Мы притащили матрас в комнату дочки, потому что там не было окон. Она спала, а мы ложились на нее домиком. Чтобы, если что, нас всех сразу убило. Потому что это невозможно, — объясняет Тамара. — Представь: кого-то убило, а кто-то остался жив».
Чтобы заглушить шум бомбардировщика, она все время что-нибудь бормотала и одновременно прикрывала руками уши дочери. «Бомбу бахнули, а муж говорит: „Подожди, еще [будет удар]“. И мы ждали следующую, — рассказывает Тамара. — Как будто ждешь, пока тебя убьют».
Из-за войны в 2014 году Тамаре пришлось оставить свою квартиру в Донецкой области — спустя восемь лет она не хотела снова потерять дом. Она думала: «Сколько можно уезжать? Куда я поеду, кто там ждет?» В начале марта 2022-го ракета попала в дом соседей: женщина погибла, ее дочь и муж выжили. Тогда Тамара с сестрой и детьми все же уехали.
До польской границы добирались на автобусе. «Нас встретил пограничник, дал моему ребенку чупа-чупс. Стояли длинные столы с едой: бутерброды, чай, кофе. Все бесплатно. Рукавички, пледы давали. Я не знаю, почему они [поляки] так хорошо встречали, — говорит Тамара. — Когда [в 2014 году] уезжала, такой помощи, как сейчас, не было».
Тамару и ее семью принял один из отелей города Конин в центральной Польше. Там они жили по государственной программе «40+». Предоставляя бесплатно жилье и еду украинским беженцам, жители Польши (не только поляки, но и, например, давно переехавшие сюда украинцы) получают выплаты в размере 40 злотых в день на человека. В большинстве случаев эта программа рассчитана только на первые 120 дней с момента пересечения украинцем границы. Чем ближе был этот срок, вспоминает Тамара, тем чаще сотрудники отеля ей говорили: «Шукай мешкани» (szukaj mieszkania), то есть «ищи жилье».
«Было видно, что они [поляки] очень сильно хотели помочь. Помощи было много и даже в избытке, — говорит Тамара. — Но в одну страну въехала другая страна. И это длится уже долго. Где им брать столько [ресурсов]?»
Спустя три с половиной месяца жизни в отеле сестра Тамары с сыном вернулась в Украину. Сама она ехать домой долго боялась. Несколько недель они с дочерью провели в пограничном Пшемысле, в пункте приема беженцев Tesco. И еще несколько месяцев — в Италии, у женщины, с которой Тамара познакомилась через «знакомых своих знакомых».
Тамара вспоминает, что очень скучала по мужу. Осенью 2022-го они с дочерью поехали обратно в Житомир, но пробыли там всего месяц. «Ракеты опять начали лететь, а я не могу переносить эти жуткие сирены, они такие мерзкие. Начали свет уже выключать, — говорит Тамара и добавляет: — Это какая-то несправедливость, ты у себя дома — и боишься».
Тамара с дочерью вернулась в Польшу. В шелтер RFU их позвала волонтер по имени Яна — с ней Тамара познакомилась в пункте приема беженцев Tesco и с тех пор часто общалась. «Я так не хотела уезжать никуда [дальше]. В принципе, я почти дома, это же граница, — говорит она. — В общем, я сама им предложила остаться здесь и волонтерить». Тамара добавляет, что ей нравятся люди, которые ее окружают в шелтере. И то, что она может быть кому-то полезной.
Задач у Тамары немало: она встречает беженцев, помогает им заселяться и решать разные проблемы. Раз в неделю в шелтер приходит психолог, но часто люди делятся переживаниями и с Тамарой.
Из рассказа Тамары об услышанном в шелтере:
«Дедушка и бабушка из Херсона приехали с черепахой в кармане. Они не собирались уезжать, и кто-то оставил им свою черепашку. [А когда они все же решили эвакуироваться] им жалко ее было, и они взяли ее с собой.
Этот дед без ноги, но он быстрее на одной бегал, чем я на двух. Он рассказывал, что, когда пришли русские [в начале марта 2022 года], они [жители Херсона] вышли на митинг. К нему подошел чеченец, сказал: »Это моя земля, вали отсюда«. Дед ткнул ему факом в лицо. Чеченец ударил его по одной ноге прикладом, а в другую выстрелил. И деду пришлось отрезать ногу.
Мы нашли ему классную, модную инвалидную коляску. Он был счастлив. Подарил мне проволоку (она мне очень нужна была). Он с собой все взял: проволоку, зеленку, книгу »Дети капитана Гранта«, черепаху».
* * *
«С Мариуполем вообще страшно. [Беженцы в шелтере] рассказывали, как ловили голубей. 12 живых голубей можно было обменять на буханку хлеба или пачку сигарет».
* * *
«Когда бомбили дома [в Мариуполе], женщина — она уже в возрасте была — осталась на одном из верхних этажей. Она была лежачая. Люди, которые прятались внизу, в подвале, слышали, как она умирала. Она кричала, а они не могли к ней попасть. И не было спасателей, потому что оккупированный город, все время бомбили. Она неделю там умирала».
* * *
«Еще была у нас девочка с »Азовстали«, ей 26 лет. Она была полицейской, и ее туда послали. В плен ее [россияне] не взяли, но не давали ей гуманитарку и не разрешали выезжать за пределы города. Только люди иногда давали ей еду. Она говорит: »Я была очень толстая«. Приехала [в шелтер] она очень худая. Когда она к нам попала, не знала, где ее сын и мама. Она уехала в Норвегию».
* * *
«А еще одну женщину, которая у нас была, вывезли в Россию лечить позвоночник. Она говорит: »Они меня лечат, а я их ненавижу«. И я ее понимаю прекрасно».
Тамара заканчивает жарить блины. Несколько относит в комнату дочери — та, кажется, стесняется выйти. Оставшимися угощает волонтеров. На вопрос о том, комфортно ли ей быть среди россиян и принимать помощь от них, не задумываясь отвечает: «Если бы они приходили с речовкой за Путина, для меня это было бы не ок. Но это же просто люди. Некоторые из них, мне кажется, пострадали больше, чем я, от своего президента. Я не думаю постоянно [про волонтеров]: „А, русские“. Я их сильно люблю».
«У меня мама живет в России, мне отказаться от мамы, получается? А папа у меня живет в Донецке. А я живу в Украине, — добавляет Тамара. — Я в свою сторону от украинцев слышала, что я не до конца нормальная украинка».
— Ты понимаешь, что будешь делать дальше? — спрашиваю я.
— Нет, не понимаю, — признается Тамара.
Она рассуждает:
Голова же не хочет думать, что ты никогда не вернешься. Я, в принципе, могу вернуться и жить дальше, но я боюсь, что нас убьют. Некоторые уезжают домой, потому что это не заканчивается. Я еще терплю. Я на границе и вижу Украину из окна, как будто я дома.
Хотелось бы, чтобы все закончилось, но понятно, что это подольше продлится. Толку от того, что я в 2014-м я думала, что это на неделю? А сейчас я уезжала на месяц?
Из того, что могло со мной произойти за все это время, со мной происходит лучшее. Меня понимают люди, со мной разговаривают на украинском, на русском. Моему ребенку есть где спать. И мне очень помогают.
Чужаки
«Люди не знают, смогут ли вернуться в Украину в ближайшие месяцы. Через год. А может, они не вернутся никогда», — говорит профессор Мацей Дущик из Варшавского университета. Он подчеркивает, что многие украинцы, оказавшиеся в Польше, до войны здесь жить не планировали.
«Сейчас, когда первый этап [оказания помощи] закончен, необходимо мягко интегрировать их в польское общество», — считает Мацей Дущик. Он перечисляет то, что может этому способствовать: возможность изучать польский язык, работать, учиться и лечиться. В то же время, оговаривается профессор, «сильно подталкивать» бежавших от войны украинцев к интеграции недопустимо.
Украинских беженцев, большинство из которых — женщины, дети и пожилые люди, Мацей Дущик делит на три группы.
Первая — воссоединившиеся семьи. Раньше многие украинцы приезжали в Польшу на работу. Когда началась война, женщины — одни или с детьми — отправились туда к мужьям и партнерам. 85% из них, по оценкам Дущика, быстро нашли работу, а их дети продолжили учебу в местных школах по польской программе. Таких детей, по словам профессора, сейчас 200 тысяч. Еще 200 тысяч школьников продолжают обучение по программам украинских школ — дистанционно.
«Нет никакой необходимости в интеграции первой группы, так как эти люди, честно говоря, уже интегрированы в польское общество», — считает Дущик.
Сложнее дела обстоят со второй группой — к ней профессор относит матерей с детьми, у которых до войны не было никаких связей с Польшей. «Во многих случаях эти женщины разделены со своими семьями и очень боятся за родственников, оставшихся в Украине. У некоторых, конечно, есть проблемы с психическим здоровьем», — рассуждает Мацей Дущик.
Среди представительниц этой группы, продолжает профессор, работа есть только у половины. Один из главных вызовов для польских властей сейчас — сделать так, чтобы украинские беженцы были более активными на рынке труда и меньше зависели от предоставляемой им помощи.
Для этого среди прочего с 1 марта 2023 года изменились некоторые правила пребывания беженцев в Польше. Самое ощутимое нововведение: украинцы должны платить за проживание в «коллективных учреждениях размещения», в том числе в пунктах приема беженцев. Первые 120 дней беженцы по-прежнему смогут находиться там бесплатно, но затем большинству из них придется оплачивать 50% стоимости проживания (но не более 40 злотых в сутки). С мая за пребывание в этих учреждениях больше 180 дней нужно будет оплачивать до 75% от стоимости (не более 60 злотых в сутки).
«Найти работу в Польше не проблема», — считает Мацей Дущик. Судя по группам в фейсбуке для украинцев, находящихся в Польше, предложений о работе действительно немало. Чаще всего требуются продавцы, работники складов, уборщики и разнорабочие. Впрочем, многим украинкам, признает Дущик, попросту не на кого оставить детей (по мнению профессора, эту проблему им стоит решать, объединившись друг с другом).
Самая «сложная» группа беженцев, считает Дущик, — третья. В нее входят украинцы, которые постоянно перемещаются между странами. Например, после двух-трех недель в Польше возвращаются в Украину или едут в Германию либо Нидерланды, где пытаются найти работу получше. За их интеграцию, указывает Дущик, «никто не отвечает».
Подработки
«Сказать, что я тут какую-то [большую] помощь получила, — нет. Только все время ищу, где подработать», — жалуется Лена, темноволосая женщина 45 лет за рулем красного автомобиля, пока мы едем по отдаленному району Кракова. Машина взята в аренду; такси — один из способов для Лены заработать.
До отъезда из Днепра Лена делала ремонты: «Шпаклевала, малевала, клеила обои. Привыкла быть сама себе хозяйкой». На стройку она пошла и в Кракове, но спустя неделю ее «выгнали» за то, что во время работы она отвечала на звонки 12-летнего сына. С тех пор Лена берется за любую подработку: что-то помыть, отсортировать, отвезти.
«Ты должен пахать, пахать, пахать не переставая, — говорит Лена. — А я человек вольный, не хочу быть в рабстве. Я в Украине жила — мне лучше было, честно. И больше там зарабатывала. В Европу мне уже никогда в жизни не захочется, наверное».
В Краков они с сыном-подростком приехали в начале марта 2022 года. «Я поняла бы, если бы Америка напала на нас или Германия. А Россия… Мы же были все вместе, я родилась в Советском Союзе», — рассуждает Лена. Она надолго замолкает после просьбы рассказать о первых днях российского вторжения.
«Я вообще спала спокойно, — наконец говорит Лена. В ее глазах блестят слезы. — Около пяти утра услышала, как шарахнуло. Разбудила сына, говорю: „Сынок, что это такое?“ — „Да мам, это заправка“. Потом второй раз — ба-бах, облако дыма. Смотрю, Зеленский объявляет военное положение. Душа переворачивалась».
Всю первую неделю она надеялась, что «сейчас договорятся, все будет хорошо». Этого не случилось.
«Я бы, может, и дальше куда поехала, но тут был мой родной брат», — объясняет Лена, как оказалась в Кракове. Это ее брат нашел польскую семью, которая согласилась на время принять Лену с ребенком. Отношения у них не сложились, и спустя два месяца поляки попросили ее освободить комнату. «Люди разные, как и у нас в Украине», — резюмирует Лена.
Сейчас Лена снимает две комнаты в небольшом доме на окраине Кракова. В месяц жилье обходится в тысячу злотых. Половину, по ее словам, удается оплатить из пособия, которое польские власти дают на ребенка. На жизнь остается немного, но перебираться в общежитие для беженцев Лена не хочет. «Там в комнате по четыре — шесть человек. Что это за жизнь будет? — объясняет она. И добавляет: — Мне тут тяжело, я не могу найти себя в Польше».
Тяжело и сыну Лены. Подросток одно время ходил в местную школу, но вскоре попросил перевести его на дистанционное обучение. «И польского не знает, и, говорит, дети разные. И учителя тоже разные. Поэтому для него это был стресс», — рассказывает Лена.
«У меня тоже такая депрессия была, — продолжает она. — Накрывает, хочется домой». В Днепр за время войны она ездила дважды (в сентябре и в декабре 2022 года) — «сердце свое успокаивала».
Взрослая дочь Лены и бывший муж по-прежнему живут в Украине. «Мы с ним поддерживаем отношения, планируем [снова быть вместе], — говорит о бывшем супруге Лена. — Знаешь, война всех нас породнила, дала понять, кто есть кто на самом деле. Все стали друг друга ценить».
Бывший муж Лены часто предлагает ей вернуться домой. «Скучаю по своей стране. Тут [в Польше] чужое все: и ты чужой, и страна чужая», — признается она. Но добавляет, что надолго оставаться в Украине, пока идет война, не готова.
«Страшно там. К этому надо привыкнуть. А я не готова привыкнуть, я еще хочу жить, — говорит Лена. — Ты только въезжаешь на границу, в Украину, уже этот дух смерти слышно. Хоть люди стараются сегодня жить, как-то веселиться, это все равно не та Украина, что была. Сжатость, все зашуганные».
Будущее, признается Лена, она представляет себе плохо. «Только б сказали: „Закончилась война“ — и я бы не раздумывая все бросила и вернулась», — говорит она и снова начинает плакать.
Украина — дом, и Польша — дом
До начала российского вторжения, говорит профессор Мацей Дущик из Варшавского университета, в Польше жили 1,3 миллиона украинцев. Всего иностранцев в стране на 2021 год было 2,1 миллиона, то есть приблизительно 5% от общей численности населения (около 37,8 миллиона).
На протяжении многих лет, как утверждает Дущик, отношение к мигрантам в польском обществе было «позитивным» — ведь большинство из них приезжали в страну, переживающую демографический кризис, работать. А значит, восполняли дефицит на местном рынке труда. Ситуация изменилась в 2015 году, когда у границ ЕС оказались сотни тысяч беженцев из Сирии и Африки. Одни государства — например, Германия — согласились принять людей, бегущих от вооруженных конфликтов у себя на родине; другие выступили против. В Европе начался миграционный кризис.
«Тогдашнее правительство Польши и партия „Право и справедливость“ рассматривали мигрантов, особенно из мусульманских стран, как угрозу для христианства в Европе, угрозу нашему образу жизни. И отношение [общества к мигрантам] в то время изменилось», — рассказывает Мацей Дущик.
Как минимум на государственном уровне негатив к неевропейским мигрантам по-прежнему сохраняется: если из Украины людей принимают охотно, то на границе с Беларусью, где находятся беженцы из Афганистана, Ирака и других стран, их проходу всячески препятствуют.
Но все же утверждать, что Польша настроена к мигрантам враждебно, неправильно, убежден Дущик. «Ситуация более сложная, — считает он. — У нас очень избирательная миграционная политика». Профессор поясняет: «Сейчас на улицах Варшавы 15% людей — иностранцы. Такая же ситуация в Париже. Но в Париже мигрантов можно распознать [визуально], а в Варшаве [в большинстве случаев] — нет. Именно поэтому мы называем миграцию в Польшу „невидимой“ миграцией».
Причины такой политики, продолжает Дущик, — в специфике интеграции мигрантов в польское общество. «Мы не очень хорошо подготовлены к тому, чтобы интегрировать людей из Африки или с Ближнего Востока, потому что у нас нет таких меньшинств. Польские власти пытаются избежать этих проблем», — рассуждает профессор.
С украинцами ситуация иная. «Трудолюбивые» и «дружелюбные» — такими эпитетами, по словам Дущика, их описывают поляки. «Нам было довольно легко принять больше беженцев из Украины, — говорит он. — Потому что к ним сохранилось позитивное отношение».
С начала войны Польша проявила себя «невероятно отзывчиво», соглашается 25-летняя Настя Подорожная. Из Киева в Краков она переехала в 2014 году — ради учебы в Ягеллонском университете. За несколько дней до российского вторжения Подорожная поехала во Львов, чтобы встретиться с сестрой и ее семьей, — в Европу они возвращались уже вместе. «Эмпатия, много добрых слов, много вопросов лично про мою семью, про то, как я справляюсь», — описывает Настя реакцию поляков на начало войны. В то же время она отмечает: в польском обществе масса стереотипов об украинцах и украинках, а 2022 год этого не изменил.
Отношение к восточным славянам здесь «экзотическое», объясняет Подорожная. «Они ассоциируются с какой-то степью. Мужчины — такие буйные казаки, а женщины — очаровательные, красивые и послушные жены», — рассказывает она. В подтверждение своих слов приводит статью в польской газете, вышедшую несколько лет назад и отвечающую на вопрос, почему поляки предпочитают украинок: «Там был главный герой — поляк, который пригласил к себе [в гости] украинку. В какой-то момент он отошел в уборную, а когда вернулся, все тарелки были помыты. И [в тексте] была мысль: никогда польки бы так не сделали».
С излишним вниманием к своему происхождению Настя Подорожная за девять лет в Польше сталкивалась неоднократно. Иногда это проявлялось в виде комплиментов («Ты так красиво говоришь на польском» или «Украинки такие красивые»). А иногда было совершенно неуместным и даже ксенофобным. Четыре года назад Настя пережила попытку изнасилования на одной из улиц Кракова. Ей удалось отбиться от напавшего мужчины и сразу же вместе с полицейскими найти его. Он, как и девушка, оказался родом из Украины.
«Полицейским было очень смешно, что на меня напал украинец, — вспоминает Подорожная. — Они мне весело рассказывали: „Ой, украинец нашел украинку. А вы знаете, что в этом районе еще армяне дерутся в армянском баре?“ Какое это отношение имеет к преступлению против меня? К моим окровавленным зубам и распухшим губам после этого нападения?»
Но не только слова полицейских были некорректными в этой ситуации, продолжает Настя. Сотрудники отказались сразу задержать напавшего на нее мужчину, аргументировав это тем, что «преступления не было». Кроме того, документов у мужчины при себе не оказалось, и полицейские переписали его фамилию с проездного, допустив ошибку: вместо Рожок — Росток. Из-за этого, говорит Настя, расследование сильно затянулось.
Много недопустимого было и в суде, считает Подорожная. Она вспоминает, как ей пришлось смотреть видеозапись своих показаний — и как в этот момент защитница подсудимого, оказавшаяся рядом, показывала ей мемы на своем телефоне. Как в другой раз эта же женщина распахнула мантию, чтобы Настя показала на ней, где ее касался нападавший. И как Насте пришлось переводить ему слова судьи, потому что предоставленный властями переводчик с этим плохо справлялся.
Предъявлять обвинение в изнасиловании напавшему на Настю Подорожную мужчине — как выяснилось в процессе, женатому отцу троих детей, — суд не стал. По более мягкой статье — «о нарушении телесной неприкосновенности» — ему запретили приближаться к Подорожной и назначили штраф. Настя также попыталась оспорить действия полицейских, не задержавших ее обидчика и неверно записавших его фамилию, но безуспешно. «Мне очень хотелось и саму себя в безопасности почувствовать, и защитить других девушек», — говорит она, добавляя, что после нападения у нее развилось посттравматическое стрессовое расстройство.
Когда тысячи украинок были вынуждены бежать от войны в Польшу, Настя предположила, что они могут оказаться в похожей ситуации — только «им будет еще сложнее». И тогда она запустила «Мартинку» — проект, который помогает пережить последствия насилия и получить поддержку.
Подруга, которая все знает и подскажет
Мартинка — подруга-спасительница!
— поддерживает морально бежен_ок,
— рассказывает о правилах безопасности,
— остается на связи во время твоей эвакуации,
— в случае необходимости найдет бесплатного юриста, врача или психолога,
— в Польше сходит с тобой в полицейский участок, чтобы помочь с переводом.
Это сообщение из бота «Мартинки» в телеграме. Идея проекта возникла у Насти Подорожной в первые недели войны. Вернувшись из Украины в Краков, она принялась бесплатно писать гайды для украинских беженцев. А вскоре взяла интервью у экспертов по борьбе с современным рабством.
Полномасштабное вторжение России в Украину спровоцировало резкий рост торговли людьми, заявили в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе в январе 2023 года. Хотя о том, что женщины и дети, спасающиеся от военных действий, нередко становятся объектами трафикинга и эксплуатации, волонтеры и правозащитники заговорили еще в самом начале войны. Подорожная рассказывает, как слышала от знакомых волонтеров истории о людях, которые предлагали свой транспорт, а заодно уточняли: «А качество зубов у этих беженцев какое?»
«Я не думала [до интервью с экспертами] о таком виде угрозы, — говорит Настя. — Я, как и многие люди, разинув рот, радовалась гостеприимству. В Польше оно было невероятным».
Мартиной зовут одну из трех Настиных племянниц. «Ей сейчас семь, тогда было шесть. Мартина — самый худенький червячок из них [племянниц], но самый воинственный червячок на свете. Она всегда защищает своих сестер», — рассказывает Подорожная. Имя племянницы, берущее начало от бога войны Марса, очень подошло проекту, считает Настя.
В работе «Мартинки» задействованы и другие родственники Насти: сестра делает иллюстрации, брат и его девушка помогают собирать и отправлять гуманитарную помощь (средства менструальной гигиены, презервативы и препараты экстренной контрацепции), двоюродная сестра участвовала в съемке первого ролика проекта, а племянницы расклеивали наклейки по Кракову, чтобы о «Мартинке» узнало как можно больше людей. Кроме того, говорит Настя, старшая из девочек — 11-летняя Варя — переводит проекту карманные деньги, которые ей дают родители (поддержать «Мартинку» можно здесь и здесь).
«Украинки, помогающие украинкам. Беженки-мигрантки, помогающие мигранткам», — описывает Настя других участниц проекта, «трех операторок горячей линии, помощницу иллюстраторки (это сестра Подорожной, — прим. „Медузы“), менеджерку по грантам и 11 психологов». Психологическая помощь, по словам Подорожной, — один из самых частых поводов для обращения.
«Мартинка» задумывалась так, чтобы стать для бегущей от войны женщины «подругой, которая все [в Польше] знает и которая подскажет, к какому гинекологу пойти, как здесь с абортами и все такое», рассказывает Настя. Она добавляет: «Права женщин в Польше — это полный позор».
В 2021 году Совет Европы опубликовал доклад, в котором отметил, что, хотя Польша подписала Стамбульскую конвенцию о предотвращении насилия в отношении женщин и борьбе с ним, в стране сохраняются проблемы, требующие безотлагательного вмешательства властей. Среди них — дискриминация переживших сексуализированное или домашнее насилие и отсутствие адекватной защиты и поддержки жертв. Особенно высок риск подвергнуться гендерному насилию в Польше — у украинских беженок, заявили в апреле 2022 года в Human Rights Watch.
«Уже не раз бывали случаи, когда женщина принимала поспешное решение съехаться с молодым человеком, потому что сбежала от войны и ей негде жить. А потом оказывалось, что он алкоголик [склонный к насилию]. Что угодно оказывалось», — подтверждает Настя Подорожная. По ее словам, за время войны было уже несколько волн обращений в «Мартинку» в связи с домашним насилием. Первая — летом 2022-го, на фоне массового возвращения людей из отпусков. Следующая — когда похолодало. «Мужчины проводят больше времени в замкнутом пространстве с женщинами и совершают по отношению к ним насилие, — рассказывает Настя. — Есть высокий риск сексуальной эксплуатации: из-за кризиса жилья ты не можешь сбежать от насильника, тебе некуда».
В таких ситуациях, продолжает Настя, за помощью можно обратиться, например, в Центр прав женщин и благотворительную организацию «Феминотека». У обоих проектов есть шелтеры в Варшаве для женщин, переживших насилие. «К сожалению, они часто забиты, — рассказывает Подорожная. — Это одна из причин, по которой „Мартинка“ открыла в сентябре свой шелтер в Кракове».
Это самая обычная квартира с двумя спальнями, в которых восемь мест для сна. Время пребывания в шелтере, говорит Настя, с каждой женщиной обсуждается отдельно: «При этом мы ей помогаем, подсказываем, где получить консультацию юриста, социальных служб, по трудоустройству».
Есть и другая важная проблема, с которой сталкиваются женщины в Польше. Если в Украине аборты легальны, то здесь действует одно из самых строгих антиабортных законодательств в Европе. С 2017 года таблетку экстренной контрацепции можно получить только по рецепту, но оперативно попасть к врачу практически невозможно (или очень дорого). А с 2021-го легальный аборт возможен только в двух случаях: при угрозе жизни матери или если беременность возникла вследствие преступления (изнасилования, инцеста, педофилии). Но даже в такой ситуации женщине могут отказать.
«Была история, когда врач отказал в экстренной контрацепции изнасилованной 17-летней девочке», — говорит Подорожная. Дело, опять же, в польском законодательстве, которое разрешает врачам по собственным религиозным соображениям отказывать пациенткам в искусственном прерывании беременности. Польское общество — очень религиозное: по данным 2022 года, 84% поляков считают себя верующими (самая распространенная религия — католичество).
Об антиабортной политике в Польше Настя Подорожная писала в своей статье для украинского издания «Заборона». Вот выдержка из нее:
В 2014 году почти четыре тысячи врачей, медсестер и студентов-медиков подписали Декларацию веры католических врачей и студентов-медиков в вопросе сексуальности и плодовитости человека. Среди подписавших — 59 польских профессоров медицины и нынешний министр здравоохранения Польши Лукаш Шумовски. В этой декларации подписавшиеся признают «право Божье» выше юридического и осуждают внебрачный секс.
Текст был записан на двух каменных таблицах, а затем принесен в дар Ченстоховской иконе Божией Матери. Их торжественно вручили в честь канонизации папы римского Иоанна Павла II. С тех пор Конституционный суд Польши смягчил некоторые юридические положения в пользу врачей, желающих следовать ее ценностям. Например, с 2015 года доктор, отказавший пациентке в выдаче рецепта на экстренную контрацепцию, больше не обязан выписывать ей направление к другому врачу.
В противовес такой государственной политике в Польше действует множество некоммерческих организаций, которые предоставляют таблетки для фармакологического аборта или помогают женщинам выехать в соседнюю страну, где прерывание беременности разрешено. Например — Women Help Women, «Тетя Бася», «Тетя Чеся» и другие. С некоторыми из них — Aborcyjny Dream Team и Women on Web — сотрудничает «Мартинка».
Каждую неделю, говорит Настя Подорожная, проект получает несколько запросов о том, как прервать беременность в Польше (статистику по количеству женщин, которым была оказана помощь в такой ситуации, «Мартинка» не ведет). В Women on Web «Медузе» рассказали, что начали получать обращения от украинок, приехавших в Польшу, уже в первую неделю вторжения. Больше всего заявок пришлось на апрель и май — первые месяцы после отступления российских военных из Киевской области. Всего за время войны организация помогла с прерыванием нежелательной беременности 200 женщинам.
О причинах аборта, рассказывает Настя, спрашивать не принято. Несколько украинок, которым помогала «Мартинка», сами рассказали, что их изнасиловали российские военные. «Это еще и огромная стигма, — говорит Подорожная. — Моя колежанка, директор польской правозащитной организации FEDERA Кристина Кацпура, рассказывала, как помогала изнасилованным россиянами женщинам и какие страшные слова от них слышала: „Вы только никому не говорите. Как мой муж это переживет? А как я с этим буду жить? Я это с собой в гроб заберу“».
Помощь с абортом в Польше тоже вне закона — за нее предусмотрено наказание до трех лет лишения свободы. «Обычно сажают или назначают условные сроки и штрафы мамам, которые дали дочкам деньги, партнерам, которые подвезли на машине», — рассказывает Подорожная. Однако консультации на горячей линии, которые проводит «Мартинка», преступлением не считаются. Хотя случаи преследования других активистов в Польше уже есть.
В феврале 2020 года к Юстине Выджинской из организации Aborcyjny Dream Team обратилась женщина на 12-й неделе беременности. Она рассказала, что находится в абьюзивных отношениях, хочет сделать аборт и собиралась для этого поехать в Германию, но муж ее не отпустил. Выджинская отправила женщине по почте таблетки для прерывания беременности (организация делала так и раньше, но отправляла таблетки из-за границы, что считается законным). Посылку получил муж — он сразу обратился в польскую полицию. Из-за стресса у женщины случился выкидыш.
Только спустя год домой к Выджинской пришли с обыском, во время которого изъяли медикаменты для прерывания беременности, а также компьютеры ее и детей. Теперь активистку судят за «незаконное пособничество аборту» и нелегальный оборот лекарственных средств.
«Так мы живем», — говорит со вздохом Настя Подорожная. В ответ на вопрос, не опасается ли она уголовного преследования за помощь украинским беженкам, Настя объясняет: «Я считаю, что не делала и не делаю ничего плохого. И я буду продолжать это делать. Для меня это удар по человеческому достоинству — стыдиться и бояться таких базовых вещей».
По подсчетам Подорожной (которые, признается она, начала вести не сразу), за время российского вторжения в Украину «Мартинка» помогла по меньшей мере 600 женщинам. «Я знаю, что женщины, которые к нам обращаются в связи с насилием, получают лучшую заботу, чем когда-то получила я, — говорит Настя. — Несправедливые ситуации никуда не делись, но мы становимся сильнее».
Во многом благодаря украинским беженкам, убеждена Подорожная, удалось вновь обратить внимание не только польских, но и международных СМИ на проблему прав женщин в стране. Как результат, продолжает она, эта тема обсуждается и в контексте парламентских выборов, которые запланированы на осень 2023 года.
Правящая консервативная партия «Право и справедливость», называющая себя последовательницей христианских ценностей и ответственная за жесткую антиабортную политику, по-прежнему лидирует в опросах. И все же ее поддержка заметно снизилась, что уравновесило шансы на победу «ПиС» и ее главного конкурента — «Гражданской платформы» (Platforma Obywatelska). Оппозиция, рассказывает Настя Подорожная, уже пообещала, что никто из ее избирательного списка не будет выступать против полной легализации абортов до 12-й недели беременности.
Подорожная надеется, что отчасти в этом есть заслуга ее проекта:
«Мартинка» — организация, которая не просто помогает, но и говорит о проблемах и показывает, где у государства и международных гуманитарных организаций есть «провалы». Мы сами приходим и их заполняем, и для меня важно показывать эту борьбу за наши права. Хочется верить, что она приведет к каким-то улучшениям.
Занимаясь проблемами в Польше, Настя, по ее словам, нередко сталкивается в соцсетях с обвинениями в том, что «критикует общество, которое так тепло приняло украинцев». Те же комментаторы советуют: что-то не нравится — уезжай. Она с таким подходом не согласна: «И Украина — мой дом, и Польша — мой дом».
«Сейчас беженцы здесь живут, — говорит Подорожная. — Право не забеременеть от своего насильника в 17 лет не должно зависеть от того, где произошло изнасилование. Права человека — это не вопрос национальных государств, это универсальный вопрос. О них можно говорить где угодно».
Год после 24 февраля
Польша приняла больше украинских беженцев, чем любая другая европейская страна. Также Польша — один из лидеров по объемам военной помощи Украине: в пересчете на душу населения больше выделяют только государства Балтии (Латвия и Эстония). «Если бы крупнейшие европейские страны поддержали Украину в таком же масштабе, как Польша, эта война уже закончилась бы», — считает премьер-министр Матеуш Моравецкий.
Несмотря на рост инфляции (что характерно для всех европейских стран сейчас), противников помощи Украине в Польше практически нет. На митинг националистической партии «Конфедерация» против «украинизации Польши» и приема беженцев, прошедший в сентябре 2022 года в городе Сянока вблизи украинской границы, никто не пришел. Аналогичная акция в Варшаве, по сообщениям СМИ, собрала от 150 до 200 человек. Согласно опросу Международной исследовательской сети по миграции и демократии MIDEM, проведенному в декабре 2022-го, большинство жителей Польши выступают за то, чтобы их страна продолжала поддерживать Украину (45% за и 34% против).
«Проблема не в украинских беженцах, а в войне. Именно она [негативно] влияет на жизнь поляков», — убежден Мацей Дущик.
Спустя год после начала полномасштабного вторжения, как предполагает ученый, многие украинские беженцы решат остаться в Польше на «подольше». Задача польских властей — предоставить им «более совершенные инструменты» для интеграции в местное общество. Например, дать возможность подтвердить свою квалификацию, найти постоянное жилье и прочее. Это и есть третий этап помощи, по Мацею Дущику.
Украинские беженцы, отмечает профессор, уже заплатили в Польше 10 миллиардов злотых налогов. Тогда как на помощь им страна потратила 3,5 миллиарда злотых. Эксперты консалтинговой компании Deloitte заявляют, что интеграция украинцев может способствовать росту ВВП Польши. Мацей Дущик на вопрос о заинтересованности страны в том, чтобы как можно больше беженцев остались на долгий период, отвечает аккуратно:
Это сложный вопрос, в нем много разных аспектов. Мы считаем, что Украина должна выстоять — не только в военном смысле, но и в экономическом. А потому после окончания войны многим [беженцам] следует вернуться и отстраивать страну.
С другой стороны, [в Польше] налицо демографические проблемы и большой дефицит на рынке труда. Конечно, будет хорошо, если эти люди останутся. Но это должно быть их решение.
* * *
Лиля из Харьковской области ставит тяжелую красную сумку на скамью, установленную на перроне железнодорожного вокзала Пшемысля. Дочь, рассказывает она, смогла найти в Кракове работу (какую — не уточняет), а сын продолжил учебу дистанционно.
Подробностей о том, как дети устроились на новом месте, Лиля пока не знает и говорит об этом смущенно, как будто извиняясь. «Связи не было. И сейчас, считай, немає, свет часто выключают», — объясняет она.
Как бы сейчас дети ни жили, добавляет Лиля, она не сомневается: как только война закончится, они вернутся домой.
«Відбудовувати мы Украину будем по-любому, потому что це наша країна. У нас там деды, прадеды росли, поэтому, конечно, они вернутся», — уверенно говорит Лиля. На протяжении всего разговора она смотрит то на тяжелую сумку, то вдаль — как будто пытаясь увидеть свой поезд.
Кристина Сафонова, Варшава — Краков — Пшемысль (Польша)