Перейти к материалам
706115 09.09.1999 Debris removed on the site of the terrorist act in Guryanov Street, Moscow, that killed 100 people and injured 690.
истории

«Мама говорила, что не знает, проснемся ли мы завтра» Сентябрьские теракты 1999 года — многие из нас хорошо помнят те события до сих пор. Вот как их переживали читатели «Медузы»

Источник: Meduza
706115 09.09.1999 Debris removed on the site of the terrorist act in Guryanov Street, Moscow, that killed 100 people and injured 690.
706115 09.09.1999 Debris removed on the site of the terrorist act in Guryanov Street, Moscow, that killed 100 people and injured 690.
Дмитрий Коробейников / РИА Новости / Спутник / Profimedia

Ровно 25 лет назад в России произошла серия масштабных терактов — сначала в Буйнакске, а затем в Москве и Волгодонске произошли взрывы в многоэтажных домах. Они вызвали панику по всей стране: миллионы людей боялись, что их дом может стать следующим. Мы попросили читателей «Медузы» рассказать, как те события переживали в их семьях. Вот несколько историй из множества, что мы получили.

Александра

Москва

Каждую ночь, укладывая нас с маленьким братом спать, мама говорила, что не знает, проснемся ли мы завтра. Помню, как в те дни любой житель нашего спального района на окраине Москвы, проходя по улицам, недоверчиво оглядывал каждого встречного.

Однажды мы не спали всю ночь: соседи обнаружили в подвале нашей многоэтажки какие-то мешки, которые, как оказалось, туда принесли неизвестные за несколько дней до терактов. Помню, как папа и другие мужчины всю ночь провели в подвале с саперами и милицией, пытаясь выяснить, не заминирован ли наш дом. Мы боялись взрыва в любой момент. Это были очень страшные дни.

Василий

Волгодонск

Мне было 13 лет. Наш дом находился в нескольких кварталах от взорванного. Я проснулся в то утро [16 сентября 1999 года] от звука, похожего на раскат грома. Было темно. Мама с сестрой забегали по квартире, кричали, что был взрыв. Я в силу возраста надеялся, что взорвали [мою] школу, но нет.

На следующий день у нас была пара уроков, а потом всех отпустили. Многие пошли к тому дому. Без интернета и нормальной связи не было толком понятно, что и как произошло, поэтому мы не знали, чего ожидать.

Издалека я сначала ничего не понял — казалось, что взорвали недостроенный дом. Когда получилось подобраться поближе, стало понятно, что оторвался кусок фасада у целого подъезда. Все дома вокруг выглядели как после апокалипсиса: выбитые окна, покореженные балконы. Повсюду было очень много людей: кто-то помогал [разбирать завалы], другие просто наблюдали за происходящим.

Yotub / Wikimedia Commons

Мы пошли в соседний дом к товарищу. У многих покорежило входные двери в квартиры, невозможно было пройти. Двери вышибали и выносили из домов, почти из каждой квартиры — это мне запомнилось. Такое было не только в домах поблизости, но и в соседних кварталах.

Мы тогда особо не понимали, что происходит. Для нас это было своеобразное приключение, хоть и грустное.

Это время запомнилось тем, что во всех домах и подъездах сразу начали ставить железные двери, замки и домофоны. Мы стали по очереди дежурить у подъездов. У нас был достаточно молодежный подъезд, и многие даже как-то лучше сдружились и стали больше общаться. В этом была даже своя романтика, опять же — в силу возраста.

Сергей

Москва

Я жил в Москве один, сидел без работы. Ночью пробовал писать всякие истории и рассказы, хотел найти работу в СМИ или рекламе. Однажды написал рассказ про человека, который три дня провел под обломками дома после землетрясения. Через пару дней включил телевизор, новости на НТВ — и там показали взорванный дом на Гурьянова. Меня это совпадение поразило так, что я еще дня три просыпался в поту — снилось, что лежу под бетонной плитой. В голове все время вертелось: как это вообще возможно в Москве? Было страшно.

Алексей

Донецк

Мой дядя с семьей тогда жил в Волгодонске. В то утро я, студент, проснулся под новости. Папа уже ушел, мама на телефоне, пыталась дозвониться дяде, связи не было. А бабушка выла — ходила в ночнушке по квартире и выла. Я смотрел кадры [по телевизору], видел, что разрушена пятиэтажка — значит, с дядей должно быть все в порядке, он же живет в девятиэтажке…

К счастью, сваха в Волгодонске очень скоро догадалась, что надо нам позвонить. Ужас неведения ушел — в тот момент это было главное.

Что было потом, как [в семье] относились к реакции властей, кто взрывал и зачем — это уже другая история. Но я и сейчас вижу, как бабушка, которую я всю жизнь побаивался за крутой нрав, ходит совершенно невменяемая — и воет.

Тимофей

Волгодонск

Я родился в сентябре 1999 года. Помню, как однажды решил зайти на Википедию и посмотреть, какие события происходили в мире в месяц моего рождения. Прочитал статью о взрывах домов и заплакал. Позвал маму, показал на статью. Она мне рассказала, как лежала в роддоме и боялась, что и его могут взорвать. Так что уже на следующий день после моего рождения попросила отца забрать нас и отвезти домой.

Женя

Москва

Мне было четыре года, мы жили на две квартиры: одна в Чертаново, другая в Люблино. Поэтому я часто была и на Каширском шоссе, и в Печатниках. Мне, ребенку, казалось, что раз взорвали дома рядом с обоими нашими адресами, то взрывают всю Москву.

Юлия

Гамбург, Германия

В 1999 году я жила в Ростове-на-Дону. Когда взрывы были в Москве, это воспринималось как что-то страшное, но далекое. Когда произошел взрыв в Волгодонске, накануне празднования 250-летия Ростова, город был в шоке. Празднования отменили. Повсюду организовывали дежурства жителей, чтобы не допустить взрывов.

Помню явление Путина в телевизоре, который пообещал «мочить террористов в сортире». До этого никто и не знал, кто он такой. Многие увидели в нем защитника, который спасет нас от чеченцев и взрывов, и решили за него голосовать. Мне в этом еще тогда виделся подвох, манипуляция. А после «рязанского сахара» я была почти уверена, что это сделали не чеченцы.

5 канал

Моя семья на тот момент уже несколько лет готовила документы для переезда в Германию. Тогда мы приняли решение, что ехать надо — и как можно скорее. За Путина я никогда не голосовала и ничего хорошего от него не ждала. Хотя и не предполагала, к чему приведет его правление.

Лена

Подмосковье

Я жила в доме, который взорвали в Волгодонске. Мне было 12 лет. Спала в квартире в момент взрыва. Выбиралась из дома с окровавленным котом в руках. Погиб мой отец; остальные родственники, к счастью, выжили. Погибли мои знакомые и соседи, серьезно пострадало несколько друзей. Кота тоже не спасли. Из города наша семья уехала.

Развилось ПТСР, я долго не могла спать спокойно. Через год пережила нервный срыв. Пришлось резко повзрослеть. Только лет через пять смогла спокойно говорить о случившемся, но тревожность осталась со мной навсегда. До сих пор из-за новостей о терактах сильно переживаю.

Юля

Москва

Мы жили в Печатниках. Помню, уже легли, проснулись от грохота. Ничего не поняли, уснули. На следующий день я пришла в школу — и узнала. Половина класса не пришла, начали звонить, творилась полная неразбериха, все вспоминали, кто в каком доме живет, даже не могли понять, какой взорвали. В нашей семье все обвиняли чеченцев — никто не говорил, что виноваты спецслужбы.

Ministry Of Emergency Situations Officers Carry A Body-Bag With A Victim At A Site Of The Blast That Tore Apart A Moscow Apartment Building Monday, Sept. 13, 1999. A Suspected Bomb Demolished A Large Apartment Building, Leaving At Least 70 People Dead And Scores Of Others Missing In The Second Major Explosion In The Russian Capital In Four Days. (Photo By Ivan Nikitin/Getty Images)


Иван Никитин / Getty Images

Я дружила только с двумя девочками в классе, в гостях была только у одной. Сразу по-детски представила, что это ее дом взорвали. Тем более она не пришла в школу.

Через несколько дней появилась информация о том, что моей подруги и ее семьи больше нет, потом новость опровергли — сказали, что квартира разрушена, но они сами уехали. Потом узнали о гибели нескольких учителей.

Через две недели появился список погибших — моя подруга была среди них. Я не могла это осознать — был человек, была ее мама, ее дом, комната с плакатами. Мы сидим на полу в этой комнате, едим клубнику, играем в фишки — и вот ничего этого больше нет.

Помню, были какие-то церемонии прощания в школе, какие-то слова. Я не ходила, ведь все это как будто бы киношное, а в реальности трагедия настолько глобальна, ее невозможно выразить дежурными словами.

Сейчас моей подруге было бы 34 года.

Алина

Рязань

Мне было 11 лет. Я жила в двух остановках от дома, где нашли «рязанский сахар». Помню, как соседи дежурили по ночам.

В центре двора у нас стоял старый заржавевший автобус, мы туда детьми лазили через дырявое днище и сидели. Через несколько дней после первого теракта автобус убрали.

Я хорошо помню свои мысли тогда. Я жила на третьем этаже, а на четвертом — моя подружка, у которой я бывала в гостях. И я думала: вот взорвут наш дом, у нее кровать расположена так же, как и у меня, она упадет на мою, и я, возможно, выживу. Все это, конечно, было по-детски.

Дарья

Ростов-на-Дону

Когда дом в близком к нам Волгодонске взорвали, мне было десять. Папа — на работе. Мама — худенькая. Бабушка — после инсульта, кое-как может передвигать ноги, если ее поддерживать. Поступил звонок — наш дом заминирован, эвакуация. Мы жили на восьмом этаже, лифт уже не работал. Мама (худенькая) ведет (громко сказано) по ступенькам бабушку (почти парализованную) и истошно кричит мне: «Беги! Убегай! Вниз!» А я ей: «Нет, я вас не брошу!» Мимо, толкаясь, бегут соседи. Только одна соседка, с маленькой внучкой на руках, попросила у мамы прощения за то, что не могла ей помочь вывести бабушку. Другая сказала: «Да брось ты ее!» Остальные просто бежали мимо. Это одно из самых страшных воспоминаний из детства.

Мне уже 35, а я до сих пор боюсь паники в толпе — я видела, как каждый спасает только себя, толкает других и не думает помочь ближнему. Как могут посоветовать дочери бросить больную мать?

На улице мы тогда просидели несколько часов, пока дом проверяли кинологи с собаками. Ночевать меня отправили на другой конец города к сестре. Засыпать я боялась — вдруг, когда проснусь, окажется, что мой дом с папой, мамой и бабушкой взорвался.

А потом прошел слух, что это были просто учения.

Ангелина

Хабаровск

Хабаровск всегда был «обособленным» местом — во власть и помощь от нее мы никогда не верили. Помню, у нас организовывались отряды дежурных, проверяли дома и машины. Хотя все понимали, что это ничего не даст и никто не остановит тех, кому нужно будет «привести приказ в исполнение».

Времена были настолько странными… Мы уже привыкли к мысли, что растем в атмосфере постоянной перестройки, голода и анархии. Не могу сказать, что мы испытывали страх — скорее усталость от безысходности и беззакония.

Наталия

Москва

Мы с мамой тогда жили в районе метро «Варшавская». Проснулись ночью как от невероятно сильного грома. В окнах дрожали стекла. Тогда мы не поняли, что случилось — все стало ясно из утренних новостей.

Мама сказала: «Может быть, ты в школу не пойдешь?» Я ответила: «А какая разница? Там мы хоть все вместе». Я только пошла в 11 класс, мы с одноклассниками были как семья. Быть с ними вместе казалось очевидным решением. Но я хорошо помню то чувство: не осталось ни одного безопасного места, нет рецепта, как спастись, куда уехать.

Долгое время после этого я, как по какому-то безумному будильнику, просыпалась без десяти пять и не отрываясь смотрела на часы — ждала, пока 4:59 превратится в 5:00, в 5:01. А потом выдыхала и засыпала.

«Медуза»