«Ты как будто стал бесчувственный, но не бесчувственный» Акция «День скорби» в Берлине, посвященная третьей годовщине вторжения. Вот что говорили ее участники

Вечером 24 февраля, в третью годовщину вторжения России в Украину, в центре Берлина прошла траурная акция «День скорби», организованная гражданскими активистами — прежде всего, для русскоязычного комьюнити (хотя в ней поучаствовали и другие жители немецкой столицы). У Мемориала сожженным книгам на Бебельплац не было политических речей и лозунгов, но были цветы и свечи. На экране, установленном на площади, под звуки классической музыки (ее вживую исполнили приглашенные музыканты) показали кадры военной хроники. В конце акции несколько сотен собравшихся провели минуту молчания по жертвам войны — украинцам и мирным россиянам, погибшим на фронте или в своих домах, в плену или российских тюрьмах. «Медуза» поговорила с несколькими участниками акции о том, что они чувствуют после трех лет войны.

Предупреждение. В этом тексте есть мат. Всего одно слово, но если для вас это неприемлемо, пожалуйста, не читайте этот материал.

Андрей Пивоваров

политик, бывший политзаключенный и один из организаторов «Дня скорби»

Разобранность. Это связано не только с годовщиной войны, но и с переговорами [России и США]. За последнюю неделю многое перевернулось. Слово «разобранность», может, и не очень подходит: это такой удар. Я ожидал, что мы увидим жесткую позицию и что будет стремление к миру, но я не думал, что мир будет на таких условиях.

[О начале войны я узнал в заключении]. У меня не было ни телевизора, ни радио. Ночью обычно никто не спит: в десять вечера между камерами начинаются переклички, после шести все ложатся спать [до восьми утра]. Началась перекличка — крик, шутки. В соседней камере жили пожизненно осужденные, им полагается телевизор. Они сказали: «Там реально танки, самолеты, бомбят Украину». Я думал, они что-то перепутали. В восемь утра приходит проверка — обыскивают камеру целиком, а тебя выводят в коридор. Сотрудники зашли [в камеру], а оперативник остался с нами. Я вижу, лицо белое у него. Он сказал: «Андрей, там пиздец». 

Это был шок, безусловно. Потому что я в это не верил, для меня это было невозможно. Никакого логичного объяснения [происходящему] не было. В тюрьме ты воспринимаешь это как нереальность. Условно, вы [на свободе] видите картинки — разбомбленные города, как убивают людей. А там [в заключении] — это текст, вы не видите картинки. Например, 19,5 тысячи погибших как представить? Это много или мало? Я представлял через стадион — в Петербурге есть Петровский стадион, где-то на 22 тысячи человек. И для меня, когда я освободился и посмотрел видео из Мариуполя, из Бучи, это отдельным шоком стало. После этого пришло полное понимание. 

Наташа

Безысходность, я бы так, к сожалению, описала. Само по себе начало полномасштабного вторжения было неожиданным для всех. Мы не хотели верить, [что так будет], не могли поверить, на что-то надеялись. Потом долго казалось, что все это очень быстро закончится. Было ощущение, что так не может быть. Ведь как это возможно? Растерянность, как во сне, и все равно надежда, что скоро закончится. [Казалось], вот точно через месяц, через два, отпразднуем праздник Пурим — и все сложится как надо.

Но это тянется очень долго. Понимаешь, что у людей нет сил, в Украине нет сил, все ужасно устали. На Запад тоже было много надежд: что они дадут оружие, что все будет хорошо. Все же наивно воспринимается, очень хочется верить в какую-то сказку, в неожиданный поворот событий. Но сейчас, особенно с приходом Трампа, все приобретает ужасные [перспективы]. И очень страшно. Потому что ничего хорошего не будет. Возможно, остановятся военные действия, украинские граждане перестанут погибать, но как они жить-то будут? Про это тоже надо обязательно думать. 

Я поняла, что [происходящее] — проверка. Но лучше бы ее не было. Каждый решает, с какой он стороны, насколько готов это [войну] близко к себе подпустить, насколько готов помогать. И что для человека на самом деле самое ценное. Понятно, что [в первую очередь] семья, дети. Но дальше — любимая работа, друзья, возможность вести тот образ жизни, который ведешь. Или возможность открыто высказываться, возможность дышать свободным воздухом, разговаривать с людьми о том, что тебя волнует.  

Султан

Главное чувство — страх и боль. У меня очень много знакомых из Украины, сам я из Казахстана. Поэтому новости [о войне] шокировали, просто валили с ног. Было страшно видеть все эти фотографии и видео. Я продолжаю активно следить за происходящим, потому что равнодушным быть невозможно. За эти три года я понял, что пропаганда — очень сильная штука, она может выключить у людей человечность. 

Новости о переговорах [России и США] вызывают у меня злость. Это нечестно и не по-людски. Но у меня еще остается надежда. Иногда кажется, будто это единственная вещь, которая у нас есть. 

Евгений

Если сказать откровенно, мне эти кадры (хроника войны на экране, установленном на площади, — прим. «Медузы») кажутся довольно щадящими. Я видел гораздо более шокирующие вещи. А сейчас смотрю и понимаю, что ощущения притупились, хотя проблема никуда не ушла. И было бы очень неправильно забывать то, что происходило [и что ты наблюдал] в деталях. Не только разрушения, но и прямые нарушения прав человека, пытки.

Я понял, что средства пропаганды, средства взращивания ненависти, злобы, к сожалению, работают. Мне кажется [теперь] очевидным, что план восстановления в каком-то виде советской зоны влияния существовал у российской власти как минимум с 2008 года. Я не рассчитываю на то, что поколение современных украинцев простит россиян. К сожалению, мне не кажется это реалистичным. 

Анастасия

Такое ощущение, как будто ничего не чувствуешь. Стараешься в себе чувства находить и заставлять себя чувствовать. Сегодня был обычный день, но потом ты пришел сюда — и можно остановиться и поплакать, потому что что-то сидит внутри тебя. 

Я чувствую усталость. Усталость и неясность. За три года произошло так много событий, что думаешь: «Меня уже ничего не удивляет». Наверное, это самое страшное, что может чувствовать человек. В первый год было очень больно, во второй год было очень больно, но сейчас боль становится меньше — и от этого еще больнее. Это очень странно. Ты как будто стал бесчувственный, но не бесчувственный. 

Если проходишь через травму, она тебя ломает, а потом ты собираешь себя. В моем случае это [начало войны] был такой шок, как будто я проснулась в другой реальности. Я не могла понять, как можно жить в таком мире. Но если вытащил себя из бессилия и депрессии, чувствуешь, что есть какая-то надежда, лучик света. У меня теперь ощущение, что лучик света можно найти в любой безнадежной ситуации. Главный урок — со временем все меняется. И надо подождать, чтобы увидеть перемены.

Война в Украине продолжается, люди годами живут под обстрелами. Если вы не в России, не планируете туда ездить и у вас есть возможность — помогите мирным украинцам: подпишитесь на ежемесячное пожертвование в проект «Давайте». Узнать о результатах работы проекта за 2024 год и прочесть истории людей, которые уже получили помощь, можно тут. Даже в самые мрачные времена можно помогать другим — и почувствовать, что вы не одни.