Чем американцы похожи на россиян? Почему они выбрали Трампа, если больше не верят в государство? Рассказывает журналист и автор подкаста «Забытые в Америке» Дэн Сторев
Один из самых обсуждаемых русскоязычных подкастов начала 2025-го — «Забытые в Америке» от студии «Толк». В нем друзья Дэн Сторев и Джесси Киреев едут на старом пикапе по неблагополучным районам США. В пути они общаются со сторонниками Трампа, эко-активистами, глубоко верующими заключенными и гидами по болотам с аллигаторами. О своих впечатлениях от разговоров, поддержке Трампа в американской глубинке, конспирологических теориях и схожести России и США «Медузе» рассказал соавтор подкаста Дэн Сторев.
Примечание. В этом тексте есть одно матерное слово. Если для вас это неприемлемо, пожалуйста, не читайте этот материал.
«Я всегда считал, что Россия и Америка очень похожи друг на друга»
— Расскажи немного о себе. Где ты сейчас работаешь? И чем занимался в последние годы?
— До 2022-го я занимался академическими исследованиями и журналистикой. Мои главные интересы: массовые движения, протесты и международные отношения. Я специализировался на взаимоотношениях Советского Союза, России и Соединенных Штатов.
Я считаю, что Россия и Америка очень похожи друг на друга. Я хочу, чтобы люди из этих стран сближались и лучше понимали друг друга. Поэтому меня особенно интересует track two diplomacy, или дипломатия второго трека — это дипломатия, которую делают люди без дипломатического статуса: гражданские, журналисты, деятели культуры.
Когда началось полномасштабное вторжение [в Украину], я понял, что не хочу в такой момент отсиживаться в академии. Мне хотелось работать в сфере, которая будет делать все возможное, чтобы достичь мира в регионе и хоть каких-то перемен к лучшему в России. Поэтому я начал работать фрилансером-журналистом в Украине, а потом стал искать другие направления работы.
Меня звали получать докторскую степень, но я отказался и начал работать на ОВД-Инфо в конце 2022 года. Сейчас я веду англоязычное направление проекта — отвечаю за коммуникацию с людьми, которые говорят по-английски& и пишу рассылку.
— По сути, твоя работа всегда была на стыке между англоязычным и русскоязычным миром, между США и Россией.
— Да, всегда. Большую часть жизни я рассказывал людям, которые говорят на английском языке, про постсоветское пространство. Я ездил в условный Самарканд и писал на английском статью, мол, смотрите, как в Самарканде интересно.
Изначальная концепция подкаста была в том, чтобы перевернуть эту динамику с ног на голову и сделать проект для русскоязычных людей про Америку.
— А почему ты решил показать слушателю именно такую Америку? Почему выбор пал на «Берег рака», на бедные районы с плохим воздухом и высоким уровнем преступности?
— Во-первых, потому что благополучную и могущественную Америку русскоязычному читателю и так покажут — в том числе «Медуза». У вас есть замечательный Фельдман, который ездил на выборы корреспондентом, и куча людей, которые позиционируют себя как американисты, — они и покажут такую Америку.
Во-вторых, мне кажется, что показать другую Америку концептуально честнее. Когда люди смотрят на Запад, они всегда смотрят на красивую витрину, где Илон Маск запустил ракету. Так как я пришел в журналистику из исследований массовых движений и смотрю на мир через левую оптику, меня больше интересует жизнь обычных людей в Америке, а не то, что происходит в Белом доме или Капитолии.
В-третьих, мне кажется, что через эту оптику можно развить диалог между россиянами и американцами. Мне важно донести до людей, что в Америке тоже не все так хорошо и там люди сталкиваются с примерно теми же проблемами, что и в России: нищетой, бедностью и неравенством. Когда я общаюсь с россиянами, мне говорят: «У вас [в США] субурбия, огромные машины и все такое». Если я скажу собеседнику: «Съезди в Луизиану, и ты увидишь пригород условного Воронежа», — это [схожесть США и России] намного лучше дойдет до человека.
«Я не думал, что мы будем говорить с первым встречным и он начнет выдавать тейки, которые звучат как твиты Михаила Светова»
— Почти во всех выпусках вы останавливаетесь на дороге и общаетесь с прохожими. Я заметил, что через пару минут разговора они начинают звучать немного карикатурно: упоминают 5G-вышки, сатанизм или винят во всем мировое правительство. Что ты чувствовал во время этих разговоров? И почему, как тебе кажется, так происходит?
— С одной стороны, я был рад, что мы нашли интересных для подкаста людей. С другой, я был удивлен. Я не думал что мы будем говорить с первыми встречными и они начнут выдавать тейки, которые звучат как твиты Михаила Светова.
Но я быстро понял, что [в этом регионе] люди так думают и действительно верят в мировое правительство. Конечно, нельзя мести всех под одну гребенку — в штате живут сотни тысяч человек, а мы поговорили с, условно, пятью. Но все равно это показательно. Мне стало грустно, потому что [вера людей в конспирологию] это в первую очередь упущение таких людей, как я, — это провал журналистики и левых политиков в США, которые не смогли людям объяснить, что их не рептилоиды под ручку с мексиканцами облучают, а Джеф Безос забирает у них прибавочную стоимость. И им хреново из-за этого, а не потому что их облучил Билл Гейтс.
— У меня как раз было ощущение, что герои подкаста пропитаны недоверием к классическим источникам информации — телевидению и изданиям. А откуда тогда люди узнают новости? Что они считают правдивым?
— В главе «Болота» есть замечательный кусок на эту тему. Когда мы говорим нашей проводнице по болотам Луизианы, что мы подкастеры — она расплывается в улыбке и отвечает, что сама получает всю информацию из подкастов.
Интересно, что у американцев, которые подвержены альтрайтовской пропаганде, вокабуляр во многом совпадает с вокабуляром российских либералов. И у тех, и у других есть independent media, или независимые медиа. Только российский либерал имеет в виду «Медузу», а американцы имеют в виду Джо Рогана или Бена Шапиро — и подобных странных персонажей.
— Мне показалось, что вашим собеседникам немного стыдно рассказывать о своей позиции, как будто они чего-то боятся. Почему так?
— Есть же знаменитая тема, что люди, которые в предвыборных опросах говорили: «Нет-нет-нет, мы не будем голосовать за Трампа», в итоге проголосовали за Трампа. Идея, что «все вокруг либералы», сильно давит на людей даже в консервативных штатах. Ведь они читают пугалки, где рассказывают, что «опять закэнселили нашего республиканского мальчика, он висел на кресте и плакал». Поэтому страх [осуждения] еще есть, но в ближайшее время будет сходить на нет [благодаря действиям администрации Трампа].
«Мне не важно, правый он или левый. Главное, чтобы он все сжег»
— Ваши собеседники любят ностальгировать. И зачастую они скучают по времени, в котором не жили — от прошлого века до Конфедеративных Штатов. Почему так?
— Во многом это общая консервативная черта: придумать себе великое прошлое и курганы великих предков, а потом по ним тосковать. Скорее всего образ прошлого никак не связан с реальностью, но это и не важно. Главное — придумать нарратив и повторять, что «мы вернемся в прекрасное прошлое». В России консерваторы тоже любят потосковать — и это еще одна общая черта россиян и американцев.
Но важно понимать, что консерваторы не рождаются консерваторами. Есть конкретные материальные проблемы, которые давят на людей: неравенство, бедность и безработица. Однако нынешняя американская консервативная трамповская идея — она про то, чтобы как можно плотнее зажмуриться и не говорить о настоящих проблемах. Эта идея о том, что надо вернуться в прошлое, сделать America Great Again, выкинуть всех мигрантов и так далее.
Это своеобразный эскапизм, который я объясняю через призму ложного сознания. Консервативные и правые политики, которые популярны в этих регионах, не занимаются реальными проблемами, а предлагают выход в виде конспирологии: «Давайте я вам объясню, почему в ваших проблемах виноваты ЛГБТК, евреи, арабы и так далее». Можно самим составить список [виноватых], и в нем будет кто угодно, кроме правящего класса.
— Часто от конспирологических теорий ваши собеседники переходят к рассуждениям о финальной битве и говорят, что мы близки к концу света и сейчас нужно выбирать сторону. Как ты это объясняешь? И как тебе кажется, это было связано с предвыборной гонкой?
— Да, частично. Это хорошо видно по апокалиптическим заявлениям Маска, который говорил, что человечество было бы обречено, если бы Трамп не выиграл. В США сейчас много такого — это называется эсхатология, эсхатологичность того, как ты воспринимаешь мир.
В Америке это [разговоры о конце света, финальной битве между добром и злом] действительно витает в воздухе. Причем это ощущение трудно объяснить статистикой. Кондовые либералы любят говорить, мол, у нас лучшие показатели по экономике в последние годы, мы расширяем НАТО и так далее. И на бумаге это, в принципе, правда. Проблема в том, что эти успехи не чувствуются на эмоциональном уровне.
Предыдущее поколение моей семьи говорит, что Америка сейчас напоминает брежневский СССР. Все сильно подорожало, и чувствуется, что цены выросли, хоть в США не маленькие зарплаты. Один мой друг сформулировал: сейчас в Америке все стало стоить 50 долларов. Четыре года назад можно было погулять, выпить кофе и перекусить за 20 долларов. А теперь go out, сходить в ресторан или как угодно провести время, обойдется в 50 баксов.
Это еще один пример повседневной антропологии, которая основывается на эмоциях, а не на экономических фактах. Мне кажется, это [наблюдение за эмоциональным фоном] важно: то, что общественный транспорт плохо работает, на улицах много мусора и так далее — в этом действительно ощущается эсхатологичность. В Америке все сделано «не для людей».
— Получается, «забытые в Америке» — это те люди, о которых вы рассказываете? Покинутые государством?
— Да, это люди, на которых всем похуй. Мне кажется, у многих людей как раз была немного детская реакция. Они думали: «Вам на меня похуй, вы построили общество, которое не обращает на меня внимание — теперь я выберу человека, который обещал снести вас всех к чертям».
Мои знакомые, которые голосовали за Трампа, говорили о такой мотивации. Им было неважно, кто там — правый или левый политик. Главное, чтобы он все сжег и что-то изменилось, потому что чувство стагнации давит.
— Как ты думаешь, как сейчас люди в южных штатах реагируют на последние указы Трампа, на его намерение присоединить Гренландию, в целом на то, что сейчас происходит?
— Многие радуются. Зачастую для людей, которые придерживаются консервативных, правых взглядов, империализм — это весело и интересно.
Это тоже про ложное сознание: у людей огромное количество реальных проблем, но им навязчиво подсовывают их решение через аннексию Гренландии. В этом смысле, опять же, Россия и Америка — это сиамские близнецы. В России тоже огромное количество проблем, а власть подсовывает решение в виде захватнической войны.
— В конце подкаста ты говоришь, что ты стал меньше хотеть возвращения в Америку. Почему?
— Знаешь, в подкасте есть определенная драматизация моего решения. Я не отказываюсь от этих слов, но есть нюанс. Во многом я не могу сейчас жить в Америке, потому что я работаю с российской правозащитной организацией. Это мой главный приоритет, и мне важно работать по европейскому времени. Но отчасти мне действительно стремновато жить с людьми, которые думают, что рептилоиды управляют миром.
С другой стороны, когда я смотрю на то, что происходит после выборов, мне очень хочется вернуться в качестве правозащитника. Я хотел бы сейчас помогать ввозить людей в США где-нибудь на южной границе, помогать тем, кого хотят депортировать, работать с американским гражданским обществом и медиа. Я же частично американец, поэтому несу ответственность за то, что сейчас происходит в США. И меня ужасает то, что я сейчас вижу.
«Медуза»