«Мы с Немцовым обсуждали, может ли его убить режим. Я говорил: „Борис Ефимович, это вряд ли“» 10 лет без Немцова. Интервью его друга и адвоката Вадима Прохорова
В ночь на 28 февраля 2015 года оппозиционный политик Борис Немцов был убит четырьмя выстрелами в спину на Большом Москворецком мосту, в нескольких сотнях метров от Кремля. По делу о его убийстве в 2017-м судили пятерых выходцев из Чечни, они получили от 11 до 20 лет лишения свободы. Однако организаторы и заказчики преступления до сих пор не найдены. Адвокат и друг Немцова Вадим Прохоров много лет защищал политика и его семью в судах. Он уверен, что знает заказчика. В интервью «Медузе» Прохоров вспоминает Немцова и рассказывает, почему не сомневается, что дело о его убийстве все-таки будет расследовано.
Предупреждение. В этом тексте есть мат. Всего одно слово, но если для вас это неприемлемо, пожалуйста, не читайте этот материал.
«Я стою над телом Бориса Немцова на Большом Москворецком мосту, приезжай»
— Сегодня, спустя 10 лет, каким вы помните день, когда убили Бориса Немцова?
— У каждого есть водоразделы, после которых жизнь становится совершенно иной. Зачастую это страшные события. Одно из таких самых важных событий в моей жизни — тот страшный вечер, когда я узнал про убийство Немцова.
Я сидел поздним вечером 27 февраля в редакции одного из общественно-политических журналов, проверял тексты на предмет их, скажем так, «искогенности», то есть соответствия требованиям к соблюдению действующего законодательства, прежде всего в сфере права и СМИ. Сейчас я не назову точное время, но это было после 23:31 (это официально установленное время убийства Немцова). В кабинет вбежал кто-то из молодых сотрудников редакции, спросил: «А что за информация про убийство Немцова?»
За несколько часов до этого я говорил с Немцовым по телефону. Мы знали, что на НТВ готовится очередной паскудный сюжет про него и других деятелей оппозиции, и обсуждали, что нужно быть готовыми к возможной подаче исков. Когда вбежал сотрудник редакции и сказал, что есть информация про убийство Немцова, я, честно говоря, сидел ошарашенный несколько минут. Не понимал, то ли это такая неуместная шутка, то ли какой-то вброс. Я собирался с мыслями, как вдруг мне звонит Илья Яшин, один из ближайших соратников Бориса Ефимовича, и говорит: «Я стою над телом Бориса Немцова на Большом Москворецком мосту, приезжай».
Я прыгнул в свою машину и по ночной Москве быстро домчался. Когда я приехал, он уже лежал на спине, одна нога немного согнута в колене. Как потом выяснилось по фотографиям из материалов уголовного дела, сначала он лежал на правом боку, но к моему приезду кто-то перевернул его на спину.
В ту ночь я по просьбе [дочери Бориса] Жанны Немцовой и одного из лидеров российской оппозиции начал помогать Анне Дурицкой. Я и сам понимал, что Немцов хотел бы озаботиться безопасностью своей спутницы, которая застала момент его убийства. И было совершенно очевидно, что российские власти постараются использовать эту «украинскую карту» (потому что Анна гражданка Украины) и, как всегда, свалить все на Украину. Тем более что война, по сути, уже началась: прошел почти год с момента оккупации Крыма, а потом и Донбасса.
Я несколько дней занимался оказанием правовой помощи Дурицкой. Она дала показания и улетела в Киев. Я ее сопровождал, чтобы не было эксцессов, и вернулся в Москву 3 марта. В этот день Дина Яковлевна Немцова, на тот момент здравствующая, в день своего рождения хоронила сына, Бориса Немцова.
— О чем вы думали, пока ехали ночью 27 февраля к Большому Москворецкому мосту?
— Сложно сказать, я был совершенно ошарашен.
Мне было ясно, что так или иначе Немцов стал жертвой путинского режима, независимо от того, кто конкретно в него стрелял. Как минимум потому, что атмосфера ненависти к политическим оппонентам неуклонно нагнеталась все последние несколько лет перед этим.
На Немцова более десяти лет охотилась разная околокремлевская гопота, все эти «путинюгенды»: «Идущие вместе», «нашисты», нодовцы, «Молодая гвардия Единой России». В него кидались яйцами, его обливали водой, аммиаком, обсыпали мукой, надевали на голову сачок. Незадолго до убийства, 9 октября 2014 года, Немцов отметил свое 55-летие в одном кабачке на Пятницкой улице [в Москве]. И даже там, когда мы собрались относительно узким кругом друзей, гопота не успокаивалась. Нас ждали на улице с телекамерами, потом преследовали Немцова и его маму Дину Яковлевну. Потом выяснилось, что в кабачке разместили скрытую видеокамеру, которая записала все торжество по случаю дня рождения Немцова. Там нет абсолютно ничего криминального, но правящий режим показывал: «Мы следим за каждым вашим шагом».
Каждый раз нам отказывали в возбуждении уголовного дела. Единственный раз, когда дело удалось возбудить, был связан с прослушкой разговоров Немцова. В ней в принципе не было никакого компромата. Вообще, Немцов был человек, на которого сложно было найти компромат. Его открытый, веселый характер, то, что он был поклонником женщин, — это никогда ни для кого не было секретом.
— Как Немцов воспринимал то, что его так настойчиво преследуют?
— С одной стороны, он был очень терпеливым человеком и очень демократичным. Он правильно говорил: «Критику не любит никто, особенно если она несправедлива. Но если ты политический деятель, ее надо терпеть». И он это делал.
Он общался — чего я, например, никогда не стал бы делать — с людьми, значительная часть которых была сторонниками действующей власти. Он пытался им что-то объяснять, дарил свои брошюры. Я напомню, что именно он, по сути, запустил массовую кампанию борьбы с коррупцией в России путем докладов: «Путин. Итоги», «Путин. Итоги. 10 лет», «Зимняя Олимпиада в субтропиках», «Путин и „Газпром“» и другие. Он их раздавал, иногда буквально сидя на стуле рядом с домом, у метро «Третьяковская». Эти доклады издавались сотнями тысяч за счет самого Бориса Немцова, правда, это было все сложнее и сложнее делать в России. Кстати, именно во время подготовки последнего доклада, «Путин. Война», он был убит. Я думаю, что это было одной из причин — безусловно, не единственной — его физического устранения.
С другой стороны, как любого мужчину с пассионарным характером, Немцова, мягко говоря, огорчали нападения [на него и его окружение]. Иногда он давал сдачи — буквально одним-двумя ударами, после чего я вступал в дело как адвокат, и нам приходилось доказывать, что это была самооборона. Я горд тем, что при жизни Немцова мы отбили все уголовные дела, которые против него пытались возбудить в большом количестве.
— Тогда, хотя политические убийства уже и случались, борьба российских властей с оппозицией еще не приобрела таких масштабов, как в последние годы. До убийства Бориса Немцова вы допускали, что это может случиться? Обсуждали с ним такую вероятность?
— К великому сожалению, политические убийства уже были. Было убийство Политковской, убийство Натальи Эстемировой. И это было страшно. Но в общем-то фигур такого масштаба еще не убивали. Последний раз такое было в декабре 1934 года — убийство Кирова (я негативно отношусь к этой фигуре, но это было громкое событие). А до этого — расстрел царской семьи (кстати, захоронением которой в качестве председателя комиссии занимался Борис Немцов).
Мы с Немцовым обсуждали, может ли режим его убить. Я признаю свою неправоту — я считал, что нет. Говорил: «Борис Ефимович, это вряд ли». Он тоже склонялся к тому, что вряд ли, но что исключать этого нельзя.
Он был большой, значимой фигурой. Свободно общался с лидерами западного мира, включая Маргарет Тэтчер, с которой дружил. Он вообще был располагающим к общению человеком. Правильно кто-то сказал, что убить его можно было только в спину. Если бы кто-то попытался стрелять в лицо, то, скорее всего, он [Немцов] завел бы разговор. Не все соглашались с Немцовым, но то, что он мог прекрасно поддерживать разговор с любым собеседником — уважительно, толерантно, — это факт. Он был не разделяющей фигурой, как некоторые наши лидеры оппозиции, а объединяющей. И это тоже не нравилось режиму.
Кроме того, если, как считает режим, в случае многих наших политиков можно спросить: «А ты кто такой? Что ты сделал? Чем руководил, кроме собственной семьи?» — то Немцов прошел разные стадии руководства. Он был молодым и самым успешным губернатором Нижегородской области. Как он говорил: «В детстве я работал губернатором». Был первым вице-премьером правительства, потом вице-спикером Госдумы, а в 2000-м стал лидером фракции «Союза правых сил» (СПС). Более того, бытовало мнение, что он один из возможных преемников Ельцина.
Он был фигурой, которой нельзя сказать: «А чего ты достиг?» Он достиг очень многого, был опытным управленцем, хозяйственником, политиком. И в этом плане был опасен для режима.
«От кремлевского небожителя к нормальному правозащитному оппозиционеру»
— Как вы стали адвокатом Немцова?
— Мы познакомились летом 1999 года, когда создавался избирательный блок «Союз правых сил». Он состоял из четырех основных частей: гайдаровского «Демократического выбора России», «Новой силы» Сергея Кириенко (как правило, бывших комсомольцев), «России молодой» Немцова и «Юристов за права и достойную жизнь человека» Константина Титова и Гасана Мирзоева, с которыми пришел я.
Сначала я был адвокатом избирательного блока СПС и их представителем в Центризбиркоме. А в 2001 году, общаясь с Немцовым, стал и его адвокатом. Я оставался его адвокатом 14 лет, до его убийства — и, надо признать, чем тяжелее становилась ситуация в стране и у него лично, тем больше мы сплачивались. То есть это была не дружба, основанная на доступе к каким-то благам, власти, а скорее дружба соратников, которые видели проевропейский либеральный путь как единственно возможный вектор развития страны. Но по этому пути, к сожалению, Россия не пошла.
— Почему вы стали именно его адвокатом?
— Это получилось естественным образом. Из всех лидеров СПС мне действительно был наиболее симпатичен Борис Ефимович. Не Кириенко же, который [позже] ушел в услужение Путину. Мы с ним очень разные люди по убеждениям и по психотипу. Кириенко — человек в футляре, человек-функция, который и в Освенциме подливал бы керосин под тем соусом, что печи должны хорошо гореть. А Немцов — ищущий, пассионарный, эмоциональный, с ним было очень интересно работать. Да он и остался любимым клиентом на всю жизнь.
— Как вышло, что такие, как потом выяснилось, разные люди — Немцов, Кириенко, Никита Белых — смогли объединиться и действовать вместе?
— Можно сказать, что мы увидели, у кого убеждения реальные, а у кого показные. Или кто видел свое предназначение в работе на страну, а кто занимался собственной карьерой. Понятно, что Немцову технически не было бы сложно встроиться в путинский режим. Разумеется, он не стал этого делать. А Кириенко встроился — и очень успешно. То есть в данном случае это вопрос о ценностях.
На тот момент, в конце 1990-х, после реформ Гайдара, которые изменили страну в лучшую сторону, казалось, что так будет всегда — с какими-то маленькими особенностями. Сторонники [такого взгляда], как [Борис] Надеждин, говорили: «Гимн советский вернули — плохо. Но это не главное, главное — что у нас есть рынок и он развивается». Потом разогнали НТВ, [они говорили]: «Но РЕН-ТВ осталось». Апологетом этого был товарищ [Анатолий] Чубайс. Он просто постоянно ездил по ушам: «Конечно, есть некоторые вопросы, может, надо попытаться чуть-чуть корректировать власть. Но в целом мы же не лимоновцы, мы не должны выступать против режима, тем более в таком радикальном виде».
То есть СПС был действительно союзом попутчиков, и вполне себе успешным. Напомню, что в 1999 году он набрал 8,5% [на парламентских выборах], притом что блок «Отечество минус вся Россия», как называл его [журналист Сергей] Доренко, набрал 12,5%, то есть не сильно больше. Но потом люди [из СПС] решили не плевать против ветра и встроились в режим, который все больше и больше окостеневал и «чекизировался». В результате мы имеем, что имеем.
Сторонники Чубайса — например, Леонид Гозман, тот же самый Надеждин — под явным нажимом Чубайса решили слить партию под Кремль. В 2008 году ее ликвидировали, создав какое-то невообразимое «Правое дело» с профессиональными прохиндеями. Мы — Немцов при поддержке Марии Гайдар, вашего покорного слуги, Владимира Кара-Мурзы и вообще всего московского отделения партии — выступили категорически против роспуска «Союза правых сил», но большинством голосов Чубайсу удалось продавить это решение. Наша группа пошла своим путем — многие из нас принимали участие в движении «Солидарность» и потом в «Партии народной свободы». Но это уже была отдельная жизнь, это было издыхание демократии в России.
— Как Борис Ефимович воспринимал то, что его соратники на деле оказались не соратниками? Переживал ли он, что от него в какой-то момент отвернулись и друзья — например, Михаил Фридман?
— Мы сейчас переходим к традиционной теме — кадровые ошибки Немцова, которые, конечно, имели место. Он сам признавал, что далеко не всегда мог правильно ориентироваться в людях. Он вообще умел признавать свои ошибки и относился к себе с юмором.
Немцов не был депрессивным человеком. Очевидно, его расстраивало, что люди не считают возможным посетить даже его день рождения, хотя он их приглашал. Но он понимал, что некоторые остаются в душе либералами, хотя вынуждены подстраиваться, чего сам он никогда не делал. Он не изменил ни себе, ни своим идеалам и убеждениям. Остался чистым, последовательным человеком, в отличие от многих. Уж точно в отличие от Чубайса.
— После ухода из официальной политики в 2003 году Борису Немцову долгое время не удавалось никуда избраться. Что, на ваш взгляд, давало ему силы продолжать попытки?
— Во-первых, мне кажется, что он, наверное, не согласился бы, что ушел из официальной политики. Он ушел из прикормленной пропутинской политики. И именно что оставался в официальной политике — в той мере, в какой это было возможно.
Конечно, тяжело проигрывать. Выборов уже как таковых не было, но он всегда старался использовать те легальные возможности, которые были, для достижения каких-то изменений в стране. Он участвовал в выборах мэра Сочи в 2009 году, проводил там четкую повестку: что под Олимпиаду не надо разрушать сочинскую природу, издеваться над людьми.
В 2013 году он избрался депутатом Ярославской областной думы. Для него это было важно, это дало ему второе дыхание. Он был очень популярен в Ярославле, ходил пешком по городу. Он вообще любил ходить пешком, хотя у него был автомобиль, два водителя. Собственно, он и убит был во время прогулки. [Правозащитник] Лев Пономарев всегда говорил, что Немцов смог проделать путь от официальной политики, [от] кремлевского небожителя к нормальному правозащитному оппозиционеру.
Конечно, любому человеку в какой-то мере свойственно выгорание. Но я говорю, на мой взгляд, он был абсолютно не человеком депрессии. Он всегда находил радости в жизни. Он был жизнелюбивый, очень яркий, открытый миру. Его вообще нельзя было представить мертвым. Когда я увидел его на мосту — с открытыми глазами, белки красные, — это был только что убитый человек. В гробу я его просто не узнал. Его невозможно было представить мертвым. Мы по-прежнему поминаем его, чокаясь, потому что для нас он живой.
«Я уверен, что придет время — и к расследованию этого убийства вернутся»
— Вы рассказывали, что незадолго до убийства Немцова вам удалось прекратить дело в отношении него. И если бы этого не случилось, то, возможно, убийства бы не произошло. Что это было за дело?
— Начало 2014 года. Провели Олимпиаду, под которую отпустили Михаила Ходорковского. Началась война в Украине. В апреле Немцов приехал в Киев, и на форуме «Украина — Россия. Диалог» ему задали вопрос о выборах украинского президента. Немцов, будучи крайне раздосадованным из-за происходящих событий, сказал: «Владимир Путин голосовал бы за Януковича. Он ебнутый, Владимир Путин, чтоб вы поняли». Мне достоверно известно, что, узнав об этом, Рамзан Кадыров сильно возбудился. И одна близкая к нему дама подала заявление [в Следственный комитет по Ярославской области против Немцова]. Там было еще несколько заявлений. В итоге административное дело попало к мировому судье — и чисто по формальным правовым основаниям он это дело прекратил.
Я иногда жалею: может, если бы его привлекли хоть к какому-то штрафу, Рамзан и его окружение сочли бы миссию исполненной и отстали? Хотя не уверен, не думаю. Но я неоднократно слышал, в том числе от уроженцев северокавказских республик, что эта фраза послужила триггером для Рамзана к активизации усилий по убийству Немцова.
На скамье подсудимых [по делу об убийстве Немцова] оказалось пять человек: Заур Дадаев, которого следствие считает непосредственным стрелком, братья Анзор и Шадид Губашевы, Темирлан Эскерханов и Хамзат Бахаев. Мы с адвокатом Ольгой Михайловой представляли интересы Жанны Немцовой (ее признали потерпевшей) и, ознакомившись с материалами уголовного дела, сочли, что по Хамзату Бахаеву доказательств практически нет. Мы так и сказали коллегии присяжных. Остальные четверо, а также убитый при задержании Беслан Шаванов, [на наш взгляд], в разной степени причастны к убийству Немцова.
Но это только часть исполнителей. Миша Маглов в рамках журналистского расследования установил еще целый ряд причастных [лиц]. Часть фамилий мы называли уже в апреле 2015 года, когда публично требовали допросить Рамзана Кадырова, Адама и Алибека Делимхановых, Руслана Геремеева и его дядю, сенатора Сулеймана Геремеева, Ваху Геремеева и еще ряд лиц. Таких непосредственных исполнителей убийства, которых не охватило следствие, мы сейчас можем назвать 10–15 человек. Из них Руслан Геремеев, безусловно, является организатором низшего звена. Сам он — кузен братьев Делимхановых, Алибека и Адама. При этом Делимхановы — близкие родственники Кадырова. Далее, я не сомневаюсь, что Кадыров — организатор высшего уровня и сотрудничал с Виктором Золотовым, которого мы тоже требовали допросить. Конечный заказчик, конечно же, Владимир Путин.
В 2018 году мы получили показания Ахмеда Закаева, он прекрасно знает, что происходит в Чечне. Они звучат следующим образом. В декабре 2011 года, на фоне явных фальсификаций на думских выборах, в Москве начались волнения. А премьер правительства России, которым на тот момент был Путин, полетел в Чечню. Как я понимаю, он посещал Центарой, где прошло совещание. Закаев говорит, что на совещании были прилетевший вместе с Путиным Золотов, Рамзан Кадыров и Адам Делимханов. Уже тогда было решено, что есть опасность переворота, «цветной революции», и надо физически устранить Немцова и Гарри Каспарова, а также посадить Алексея Навального и Сергея Удальцова. На 75% этот план исполнили, Каспаров вовремя уехал.
Я считаю, что убийство Немцова могло произойти раньше, но его отложила Олимпиада. А после Олимпиады, как я понимаю, Кадыров вспомнил про это обсуждение. Советовался он с Путиным повторно или нет, я не знаю. Это не имеет особого значения. То, что истоки организации убийства идут в декабрь 2011 года, для меня очевидно. Показания Ахмеда Закаева, которые я взял у него в Лондоне, мне удалось приобщить к материалам уголовного дела по расследованию убийства Немцова. И я уверен, что придет время… я не знаю, кто будет у власти в России, насколько это будет прекрасная Россия будущего, или не очень прекрасная, или не Россия. Но что-то на территории России точно будет. И когда-нибудь к расследованию этого убийства вернутся. И я уверен, что на показания Ахмеда Закаева тоже обратят внимание.
— Весной 2024-го Темирлан Эскерханов уехал из колонии на войну. «Новая газета Европа» писала со ссылкой на источники, что он служит в «комфортных и безопасных условиях» в Мариуполе. Как вы воспринимаете такие новости?
— Я знаю, что в январе прошлого года он подал заявление о том, чтобы неотбытую часть наказания заменили условным. Как я понял, ему отказали, а вот на СВО взяли. По достоверной имеющейся у меня информации, сейчас он действительно находится где-то в районе СВО. Не знаю, в Мариуполе или где-то еще, — думаю, достоверно ответить затруднительно. По остальным я выяснял у начальника следственной группы [по расследованию дела Николая] Тутевича. Он сообщил, что не имеет информации, но про Эскерханова тоже слышал.
Я не могу сказать, спокойно или неспокойно я отношусь [к таким новостям]. Я по-прежнему считаю, что необходимо установить весь круг [причастных к преступлению]. Организаторы и заказчики ушли от наказания. Это меня беспокоит больше всего. А что касается Эскерханова, я не буду комментировать эту новость. Очень жаль, что Россия дошла до того, что ее армия недееспособна без убийц и [представителей] криминала.
«Я был последним из оставшихся на свободе соратников Бориса Немцова, кто объявлял минуту молчания»
— Как изменилась ваша жизнь после 27 февраля 2015 года?
— Она изменилась скорее на мировоззренческом уровне. Мне стали более очевидны какие-то банальные, но при этом глубокие вещи. Что человек смертен, что все мы рано или поздно там окажемся. И вопрос, что мы можем сделать, пока мы еще на этой земле. С одной стороны, это набившие оскомину вещи. С другой — когда ты видишь убитым подзащитного и друга и понимаешь, что так может быть с любым, начинаешь задумываться, что можешь еще успеть сделать.
Собственно, все эти годы, пока я еще оставался в России, и после отъезда я представлял интересы родных Бориса Ефимовича по его делу. По нему были подготовлены специальные доклады в рамках Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) и Парламентской ассамблеи ОБСЕ. Их лейтмотив — убийство Немцова не расследовалось. Российские власти сознательно не желают этого делать. Примерно о том же выводы Европейского суда по правам человека. Была как минимум нарушена вторая статья Европейской конвенции о праве на жизнь и на расследование убийства. Все это показывает, что к расследованию этого чудовищного преступления рано или поздно еще предстоит вернуться.
— В 2023 году вам пришлось уехать из России из-за угроз. Тогда вы защищали другого вашего друга, общего с Немцовым, — Владимира Кара-Мурзу. Как изменилась ваша работа?
— Я продолжаю оставаться в адвокатском статусе. Веду дела в России, в том числе помогаю политзаключенным и украинским узникам, но теперь дистанционно. К счастью, Кара-Мурза и Яшин, двое моих подзащитных, вошли в обмен. Освободили 16 человек в обмен на десять (включая двоих детей). Но в России, по данным «ОВД-Инфо», [остаются] полторы тысячи политзаключенных. В реальности их, без сомнения, еще больше.
Конечно, я мог бы принести гораздо больше пользы, оставаясь в России. Но известно, что сейчас начался накат на адвокатов. Это новация путинского режима. Тем не менее адвокаты остаются последним оплотом того, что хоть что-то можно сделать в рамках закона на территории путинской России. Хотя результаты этой работы не всегда видны, именно от нее и от привлечения внимания российской и международной общественности во многом зависит выживание узников, которые остаются в России.
— Раньше многие приходили на «Немцов мост» 27 февраля, чтобы возложить цветы. Появилось ли у вас такое место памяти в эмиграции?
— Я был последним из оставшихся на свободе соратников Бориса Немцова, кто объявлял минуту молчания. В 2021 году это делал Кара-Мурза. В 2022-м, еще до ареста, — Илья Яшин. А в 2023-м — я.
Я знаю, что люди до сих пор приходят в половине двенадцатого вечера 27 февраля на мост, кладут цветы и объявляют минуту молчания. Надеюсь, традиция сохранится и в этом году.
В разных городах [за пределами России] тоже проходят мероприятия. Я пока не могу сказать, что буду делать 27 февраля. Но, безусловно, память о Борисе Немцове живет.
— Какой Немцов хотел видеть Россию?
— Мне кажется, это довольно очевидно. Он хотел видеть ее развитой, свободной страной, комфортной для ее граждан, в составе мировой европейской цивилизации. Это очевидно из его книг: «Провинциал», «Провинциал в Москве», «Исповедь бунтаря»; из его докладов.
К великому сожалению, то, что сделали Путин и его окружение, максимально отдаляет Россию от этого состояния.
— На ваш взгляд, есть шансы, что Россия станет такой?
— С каждым днем говорить об этом все тяжелее. Я думаю, что шансы еще есть, но чем дольше длится эта вакханалия путинского режима в России, тем тяжелее говорить о перспективах развитой европейской России.
Беседовала Кристина Сафонова